НЕБО

НЕБО
(Оборотни Байконура)

Взглянув вверх ...
он увидел над головой крупные золотые звёзды –
они соединялись в странные созвездия
и показались ему чужими.
Амброз Бирс

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:                                                                      

ГОРЕЛОВ ВИТАЛИЙ ПАВЛОВИЧ, командир космического корабля «Крылья-2»                                                                  

ХУСАИНОВ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ, бортинженер                                                                                                                                  

Земля, Лариса Горелова, дедушка Фарид, телеведущий, Лариса Завьялова, Фролов, Галина Ливанова, Иван Горохов, Ирочка Симонова, Аврора Данильянц, Маша, Илларион, Сергей Ковалевский, Чарлик.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   

КАРТИНА ПЕРВАЯ.                                                                          

Конец ХХ века. Действие   происходит  на  борту космического корабля КРЫЛЬЯ-2. Вторая неделя полета.                    

В комнате отдыха космонавтов спят командир корабля ГОРЕЛОВ и бортинженер ХУСАИНОВ. Им примерно по 30 лет, но Горелов выглядит моложе, Хусаинов - старше и грубее. Горелов - широкоплечий, стройный и изнеженный, Хусаинов - приземистый и жилистый. Скафандр Горелова причудлив, с завитушками и представляет собой смесь костюма будущего и королевской одежды эпохи барокко. На Хусаинове скафандр простецкий, неказистый, с полустертой надписью "50 лет Советскому Татарстану".                                 

В левом углу комнаты отдыха - камин для сжигания отбросов. Вещь, попадающая в камин, сгорает с немыслимой быстротой, и прах её развеивается в открытом космосе. Изломанные линии чугунных ящериц, саламандр, грифонов и змеехвостов каминной решетки рифмуются с гореловским скафандром.                                                                                 

И Горелов, и Хусаинов иногда шевелятся во сне, но  движения их не резкие, а легкие и плавные, чему причиной малая, едва заметная невесомость.                                                                      

Вокруг спящих в изобилии разбросаны тюбики, из камина торчит кочерга, рядом с Хусаиновым - сороковых годов патефон, в который бортинженер упирается ступнями.                                                                                                       

ДИКТОРСКИЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: (источник звука определить довольно сложно) «Крылья-2»! Проснитесь! «Крылья-2»! Земля требует, чтобы проснулись командир Горелов и бортинженер Хусаинов! Как слышите?                    

(Хусаинов ворочается во сне, Горелов остается без движения)

Земля настаивает на пробуждении Горелова и Хусаинова.

( Хусаинов открывает глаза, потягивается)

Салам-алейкум... Что молчишь? Земля, кажется, поздоровалась.     

ХУСАИНОВ: ( прокашливаясь) Гы!                                    

ЗЕМЛЯ: Что, съеденные на ночь сладости навеяли сладкие сны?

(Хусаинов подбирает один из разбросанных тюбиков, выдавливает содержимое себе в рот.)

Что в тюбике?                                                         

ХУСАИНОВ: Пепси.                                                                         

ЗЕМЛЯ:  Врешь, небось, Хусаинов, кумысом, небось, похмеляешься?

ХУСАИНОВ: Не егози, Афанасьев, по делу говори.                                           

                        (ПАУЗА)                                                                    

ЗЕМЛЯ:     Как проходит полет?                                                    

ХУСАИНОВ: Нормально.                                                                            

ЗЕМЛЯ:     Как самочувствие животных?                                    

ХУСАИНОВ: Хорошее самочувствие.                                                       

ЗЕМЛЯ:     Как Жучка?                                                                   

ХУСАИНОВ: Нормально.                                                                

(ГОРЕЛОВ КРИЧИТ ВО СНЕ)                                                                      

ЗЕМЛЯ:    А птичка?                                                                       

ХУСАИНОВ: И птичка нормально.                                                

ЗЕМЛЯ:    Опять нормально?                                                                   

ХУСАИНОВ: И игуана нормально.                                                            

ЗЕМЛЯ:     А Чарлик?                                                                                 

ХУСАИНОВ: Делать тебе нечего, Афанасьев...                                       

ЗЕМЛЯ:    Земля спрашивает, здоров ли Чарлик?!                    

ХУСАИНОВ: Питается твой Чарлик целые сутки и гадит так, что в клетку не войти.

ЗЕМЛЯ:   Чье сегодня дежурство по очистке клетки?                           

(ХУСАИНОВ НЕ ОТВЕЧАЕТ, ЛИШЬ ВЫДАВЛИВАЕТ И ВЫДАВЛИВАЕТ СЕБЕ НА ЯЗЫК ИЗ РАЗНЫХ ТЮБИКОВ.)                                                                            

ЗЕМЛЯ: Бортинженер, Земля задала вопрос!                            

ХУСАИНОВ: (небрежно) А бортинженер не расслышал...        

ЗЕМЛЯ:   Чье дежурство по очистке клетки?                                          

ХУСАИНОВ: Могу по графику посмотреть.                                                          

ЗЕМЛЯ:    А так что, не помните?                                                             

ХУСАИНОВ: Что помнить? Мы ее за весь полет ни разу не чистили.             

ЗЕМЛЯ:   Что вы себе позволяете? Разбудите командира!      

ХУСАИНОВ: Да не бузи, не помрет твой Чарлик.                       

ЗЕМЛЯ: Разбудите командира!!                                                  

ХУСАИНОВ: Чарлику в дерьме даже привычней.                                  

ЗЕМЛЯ: Немедленно разбудите командира!!                                                                                      

(ГОРЕЛОВ ПРОДИРАЕТ ГЛАЗА)                  

ХУСАИНОВ: С добрым утром, Гаря.                                             

ГОРЕЛОВ:  Привет, Хуся. (в обращении “Хуся” ударение падает на второй слог) Кумыс есть?                                                                                                              

(ХУСАИНОВ ПРОТЯГИВАЕТ ГОРЕЛОВУ ТЮБИК.                          

ГОРЕЛОВ ЖАДНО ВЫДАВЛИВАЕТ СОДЕРЖИМОЕ ТЮБИКА В РОТ, НО ПРОМАХИВАЕТСЯ. ГУСТЫЕ КАПЛИ ДРАГОЦЕННОГО КОНЦЕНТРИРОВАННОГО КУМЫСА ПАДАЮТ НА СКАФАНДР.)                    

ЗЕМЛЯ: (зло) Земля приветствует пробуждение командира корабля «Крылья-2» Горелова Виталия Павловича.                                      

ГОРЕЛОВ: (сонно) А, ты уже прорезался, Афанасьев. Как там, на грешной?

ЗЕМЛЯ: В Центре Управления полетом взывает особую тревогу санитарное состояние зверинца.                                                                   

ГОРЕЛОВ: А что волноваться? Жучка лает, птичка летает, днем летает, ночью поет, игуана, большей частью, пожалуй, спит, да, спит, пожалуй... (Хусаинову) Мне такое приснилось, еле убежал...                           

ЗЕМЛЯ: А Чарлик?                                                              

ГОРЕЛОВ: (притворно) Кто?                                                          

ХУСАИНОВ: Да я уже докладывал, совсем сбрендил с этим Чарликом.

ГОРЕЛОВ: Ох, неспроста это, Афанасьев.                                   

ЗЕМЛЯ:      Что?                                                                              

ГОРЕЛОВ: Чарликом так интересуешься. Как родным...                      

ЗЕМЛЯ: (смущенно) Прекратите, командир.                              

ГОРЕЛОВ: Верно, Хуся? Больно дорог ему наш Чарлик.           

ХУСАИНОВ: Точно, Гаря. Я тоже заметил.                                              

ЗЕМЛЯ:    Прекратите нелепицу, командир, и докладывайте.

ГОРЕЛОВ: Такие нелюди обступили со всех сторон. Точно, нелюди... А я бегу по площади Святого Марка, которая одновременно и Арбатская. И липкий снег под ногами...                                                               

ХУСАИНОВ: Липкий снег - плохо, Гаря. Значит, всю жизнь тебе будет скользко.

ЗЕМЛЯ: (громогласно) Чье сегодня дежурство очищать зоокамеру?!!

ГОРЕЛОВ: (хватаясь за сердце) Напугал...                                             

ХУСАИНОВ: Нельзя так резко, Афанасьев.                                  

ГОРЕЛОВ: Чуть до инфаркта не довел.                                       

ЗЕМЛЯ:  Земля объявляет выговор командиру корабля «Крылья-2» Горелову Виталию Павловичу за халатное отношение к биоматериалу! Связь окончена.

ГОРЕЛОВ: Третий... Третий выговор за полет.                           

ХУСАИНОВ: Это что... Сатанец и Михальченко за три недели шестьдесят огребли. За навязывание Земле дискуссий, не имеющих прямого отношения к проблематике полета...                                                      

ГОРЕЛОВ: Мда...А мы сквернословить не будем, да, Хуся?

ХУСАИНОВ: (неуверенно) Давай, не будем... ни к чему нам...

ГОРЕЛОВ: Будем читать книги, смотреть фильмы и слушать музыку.

ХУСАИНОВ: И петь песни.                                                 

ГОРЕЛОВ: Да. Песни...Спой, что-ли, татарскую народную песню, чтоб нескучно было.                                                                           

ХУСАИНОВ: Не шут я тебе татарские песни распевать.             

ГОРЕЛОВ: Не хочешь петь татарские песни - патефон почини.           

ХУСАИНОВ: Да ну, неохота как-то...                                             

ГОРЕЛОВ: Тогда будешь чарлин шоколад выметать.               

ХУСАИНОВ: А сплясать не надо? Басню прочитать не надо?

(Горелов вяло отмахивается.)

Мелодию сыграть не надо?

(Пауза. Горелов берет с полки книгу.)

И патефон, и замок на чарлиной клетке не чинены. Страшно подумать!

ГОРЕЛОВ: (читая) Какой-то ты ленивый, Хуся.                          

ХУСАИНОВ: Это ты своей русской ленью меня заразил!.. Знаешь, что в Англии запрещена ваша сказка "По щучьему велению"?                       

ГОРЕЛОВ: Нет, Хусенька, в Англии все разрешено и ничего не запрещено.

ХУСАИНОВ: Все разрешено, кроме сказки про Емелю.

(Горелов подбирает тюбик.)

Потому что в Англии ни одна щука бездельнику помогать не будет!

ГОРЕЛОВ: (додавливая в рот остатки из тюбика) Нет, все-таки кумыс не для белого человека.  (пауза) По щучьему велению, по моему хотению, клетка очистись! 

(Раздается оглушающий рев неизвестного животного.)

Хоть бы возник минут на десять какой-нибудь американский космонавт и все убрал.

ХУСАИНОВ: (ковыряясь кочергой в камине) ...И печь передвигаться заставил.

ГОРЕЛОВ: Скоро и здесь смердеть будет – в агрегатной уже смердит.        

ЗЕМЛЯ: Командир корабля Горелов, сейчас вы будете говорить с Барвихой!

ГОРЕЛОВ: Нет, не буду.                                                     

ЗЕМЛЯ: (хихикнув) Отказываетесь?                                            

ГОРЕЛОВ: Отказываюсь.                                                                          

ЗЕМЛЯ: Так и передать жене?                                                     

ГОРЕЛОВ: Да.                                                                                             

ЗЕМЛЯ: Связь окончена.                                                              

ХУСАИНОВ: Нехорошо, Гаря. Женщина одна, томится...Все вы, русские, такие. Не щадите ни жен, ни родителей, ни детей...                               

ГОРЕЛОВ: Стариков.                                                          

ХУСАИНОВ: Стариков в первую очередь.            

ГОРЕЛОВ: (читая) Не то, что у вас...                                             

ХУСАИНОВ: Да уж... Думаешь, дедушка Фарид из приятных? 

ГОРЕЛОВ: Я не думаю, что дедушка Фарид из приятных.       

ХУСАИНОВ: Сварливый, как черт, и вонючий, как шурале. (пауза) Да откуда тебе знать, кто такие шурале.                                                          

ГОРЕЛОВ: Я лучше тебя знаю. Мне в детстве сказку про Шурале старик Анучин читал. Умнейший старик...И еще более вонючий, чем твой дедушка Фарид.

ХУСАИНОВ: Нет, дедушка Фарид во всей деревне самый вонючий был. Лошади, и те нервничали...Пропах болотом...Да, пахучий, как доброе русское болото. И такой же надежный.                         

ГОРЕЛОВ: А старик Анучин мешал селедку и пломбир. Борода в пломбирно-селедочном соусе. Гущу борща мог в карман положить, про запас. А ноги пахли камамбером.  (пауза) Всё, из зверинца понесло! (принюхивается) Накаркал со своим вонючим дедушкой Фаридом... Воняет. Не могу читать - воняет...Совок, щетку, и вперед.                          

ХУСАИНОВ: Фигу.                                                                           

ГОРЕЛОВ: Совок - в левую руку, щетку - в правую, и - в зверинец!

ХУСАИНОВ: Так я уже в зверинце, уже экскремент прибираю, не видишь?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Виталик! Виталинька!                       

(ГОРЕЛОВ ПОДБИРАЕТ ТЮБИК)                                       

ХУСАИНОВ: Барвиха - она такая. От нее шутя-играючи не откажешься. (уходит)                                                                                      

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Виталик!                                                                     

ЗЕМЛЯ: Слышит он, слышит, просто у него по службе неприятности.

(ГОРЕЛОВ МРАЧНО ЕСТ ИЗ ТЮБИКА.)                                         

ЖЕНА: Я заболела. Я упала с велосипеда. Вадим помог подняться... Мы в Щуке вместе учились... Мы ехали с Гоголевского бульвара по набережной к Яузским воротам. Кремль сиял, наш архитектурный принц, положительный герой, а напротив притаился черный завистник Дом на Набережной... Мы возвращались с открытия казино...                                      

ГОРЕЛОВ: С открытия казино на великах?                                             

ЖЕНА: Нет, нет! Вспомнила. Это было что-то другое, потому что из казино мы шли пешком... Я даже выиграла, но не успела забрать. У меня закружилась голова от этого вертепа, мелькания, ряби и шариков... Они так прыгали нехорошо, и я не забрала выигрыш: на улицу, на улицу! Я шла по ночной Москве...                                                                                  

ГОРЕЛОВ: Где?                                                                                           

ЖЕНА: Улица Воронцова Поля, бывшая Обуха. У индийского посольства дети играли среди ночи. Я удивилась...                                     

ГОРЕЛОВ: Индийские дети?                                                                     

ЖЕНА: Индийские в белых чалмах и русские в маленьких смокингах. А когда я шла по Спиридоновке, видела  человека на коленях. Он молился памятнику Блоку. Я заглянула в его глаза - они были черные как космос. Он сказал: вера одна и у христиан, и у мусульман, и у НАС! Кто они такие, эти странные люди с черными бородами и черными глазами, которые по ночам молятся Блоку... Я скучаю Виталинька, безумно!                  

ГОРЕЛОВ: Где Варечка?                                                                            

ЖЕНА: У мамы, я давно ее не видела и нескоро увижу. Но однажды Вадим все-таки привез ее в Барвиху. Мы гуляли... Варечка нашла ежика, и целый день невозможно было у нее отобрать. Надела на ежика фрукты, конфетные обертки, ленточки и странички из твоей книги о джазовой импровизации на английском. Вся искололась. Она и спать с ним пошла. И когда уснула...

ГОРЕЛОВ: Отобрали?                                                                                

ЖЕНА: Нет, не отобрали, ежик сам убежал... Виталинька, я соскучилась, мне плохо. И руку ушибла, и вокруг всё такое... Но знаешь, вчера собрались твой папа и мой папа, и говорили: скоро закончится смута, восстановится великая пирамида власти и государственности и воссияет наш Кремль, наш пряничный принц, и с ним его верный Санчо Панса Василий Блаженный...

ГОРЕЛОВ: Игорь приехал из Азии и привез...                                        

ЖЕНА: Как ты мог подумать!                                                                    

(СВЯЗЬ ОБРЫВАЕТСЯ. ГОРЕЛОВ УГЛУБЛЯЕТСЯ В ЧТЕНИЕ.

ВХОДИТ РАЗГНЕВАННЫЙ ХУСАИНОВ, ПОТРЯСАЯ СТРАННЫМИ, НЕПРИЯТНЫМИ НА ВИД ПРЕДМЕТАМИ.)

ГОРЕЛОВ:       Что это?                                                                    

ХУСАИНОВ: Как они там оказались?                                           

ГОРЕЛОВ:    Убери от меня эту дрянь.                                        

ХУСАИНОВ: Фотографии мест моей юности в чарлином дерьме! Значки, марки эмирата Рас-Эль-Хайма!                                                           

ГОРЕЛОВ: Не слышал о таком эмирате...                                    

ХУСАИНОВ: (указывая на загаженные фото) Башня Сююмбеки!

ГОРЕЛОВ: Башню Сююмбеки особенно жалко.                        

ХУСАИНОВ: Крестьянские дворы, я пятилетний - все в дерьме!

ГОРЕЛОВ: Что, я туда положил?                                                   

ХУСАИНОВ: По-твоему, я? Или он сам взял?.. Аллах! А мог и съесть, проклятый. Ну берегись, Гаря, всё твоё отдам Чарлику на пожрание!

ГОРЕЛОВ: Зачем, объясни, Хуся, зачем мне подкладывать твое татарское детство в клетку к Чарли?                                                   

ХУСАИНОВ: А кто ставил ему джаз? Кто читал ему "Жизнь животных"?

ГОРЕЛОВ: Ты про это...                                                                  

ХУСАИНОВ: Кто обещал ему, что он первым из неразумных существ выйдет в открытый космос?                                                                    

ГОРЕЛОВ: И это было? Кошмар.

(Рёв неизвестного животного.)

Но татарское детство я и пальцем не трогал, Хуся.                               

ХУСАИНОВ: Как ты можешь помнить? В твоей памяти время гибнет целыми пластами. Эх ты, по щучьему велению!                  

ГОРЕЛОВ: А ты, Хуся, втихаря зелье жрал.                                 

ХУСАИНОВ: Нет.                                                                             

ГОРЕЛОВ: Ладно, я помню, сколько у меня в тюбике оставалось.

ХУСАИНОВ: Нет.                                                                             

ГОРЕЛОВ: Хуся, я по глазам вижу - жрал. (пауза)                      

ХУСАИНОВ: Только на язык. А не три больших выдавливания, как ты.

ГОРЕЛОВ: Для такого неандертальца и полкапли на язык достаточно.           

ЗЕМЛЯ: Бортинженер Хусаинов, Янаул на линии.                                

СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК: Исэнмесэз, кадерлэ нугым, бездэ барда начар...

ХУСАИНОВ: Выйди в агрегатную.                                    

(ГОРЕЛОВ ВЫХОДИТ С КНИГОЙ.)                                                 

СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК: Безнен эйгэ кайгы кильдэ...                                    

ЗЕМЛЯ: Земля требует, чтобы говорили по-русски.                              

СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК: Тетя Халида лихорадка лежит.                   

ХУСАИНОВ: Ай-ай-ай!                                                                               

СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК: Бред лежит. Никого не подпускает, убыр. Ты, говорит, не дедушка Фарид.                                                                          

ХУСАИНОВ: Ой, плохо.                                                                 

ДЕДУШКА ФАРИД: Ибрагимка-лекарь - убыр: дай доллар за лечение...

ХУСАИНОВ: Негодяй.                                                                     

ДЕДУШКА ФАРИД: Тетя Халида вся в блохах, все время пыс-пыс. Урусы смеются: дедушка Фарид идет, у которого тетя Халида пыс-пыс.     

ГОРЕЛОВ: ( входит) Не могу в агрегатной находится - так воняет.

ДЕДУШКА ФАРИД: Лекарство надо, которое в Янаул еще не пришло, убыр.

ХУСАИНОВ: Скажи бабке Халиде, что ей помирать пора. Оператор, сокращайте связь!                                                                             

( ПАУЗА)                                                                                          

ГОРЕЛОВ: Где твое уважение к старшим? Опять, скажешь, я тебя заразил?

ХУСАИНОВ: Бросил бабушку, гад, и женился на Халиде. Вот и доживай свой век с пыс-пысом.                                                                        

ГОРЕЛОВ: (вынимает из рукава скафандра тюбик, дает Хусаинову) Возьми сколько надо и больше не воруй.                                               

ХУСАИНОВ: Гаря...                                                                          

ГОРЕЛОВ: Я все понимаю, Хуся. 

(Рев Чарлика)

Ты не находишь, что в его криках стали появляться особенные нотки?

ХУСАИНОВ: Ничего особенного.                                                  

ГОРЕЛОВ: И птичка поет по-другому...                                        

ХУСАИНОВ: По-прежнему.                                                

ГОРЕЛОВ: Звери чувствуют...                                                       

ХУСАИНОВ: Ничего они не  чувствуют.                                       

ГОРЕЛОВ: Что-то  должно  случиться.                                         

ХУСАИНОВ: Здесь? С нами?                                                         

ГОРЕЛОВ: Я  не говорил, что здесь и с нами. Я  сказал: что-то произойдет.

ХУСАИНОВ: Нет.                                                                             

ГОРЕЛОВ: Нет, так нет.                                                                              

(ПАУЗА. ЗВУЧИТ  НЕЧТО,  НАПОМИНАЮЩЕЕ  КУЛЬТОВУЮ  МУЗЫКУ ИНДЕЙЦЕВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ  АМЕРИКИ.)                                               

ЗЕМЛЯ: (вкрадчиво)  Командир, бортинженер, пришло  время  выслушивать параграф №7...                                                                                                                                                                                                                       

Конец первой картины.                                                                

КАРТИНА ВТОРАЯ.                                                                                                                                    

Четвертая неделя полета.

Они нас видят, мы их нет...                                            

Горелов примеряет гермошлем, сделанный под рогатый шлем древнего викинга. То снимает, то надевает. Хусаинов, опухший и всклокоченный, пытается расчесаться перед зеркалом.                    

ГОРЕЛОВ: Когда мне было семь лет, Анучин отобрал у меня книжку "Грач - птица весенняя" и подарил томик Бодлера. Я потом облазил в доме отдыха все клумбы, выискивая цветы зла, злости, злобы и злодейства. Лебяжий злыдень, ивилфловеры, дрэгонфлаи, эхиносы... У одних злу принадлежали лишь некоторые лепестки, у других  зло растворялось в нектаре. И до сих пор я помню  фиолетовый ломонос. Он дрожал от злобы. На шмеля, на меня, на ветер и на весь дом отдыха. Ломонос Жакмана... Еще Анучин рассказывал о бабочках, о Шурале, фехтовании, архитектуре и о звездах...

ХУСАИНОВ: И о наркотиках?          

ГОРЕЛОВ: О наркотиках мне поведали Игорь и Вероника. Анучина тогда уже не было, но рассказать мне о звездах он успел. Это важнее Шурале и фехтования. Звезды - это слова, слетевшие с уст божьих, говорил старик, они замерзли, ибо ночь есть зима небесная, кто научится читать по звездам, тот прочтет и мысли богов и богинь.

( РЕВ ЧАРЛИКА, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В ВОЙ.)

ХУСАИНОВ: Когда ж ты выть перестанешь? Из-за него, подлеца, выспаться не могу...                 

ГОРЕЛОВ: Так что Анучин не просто источал запахи, как твой дедушка или Чарлик. (пауза) Что-то у тебя, Хуся, не расчесывается. Дай, я попробую.  (С легким оттенком брезгливости расчесывает Хусаинова) И опух, ты, Хуся… Морда, бескрайняя как пустыня Гоби...

ХУСАИНОВ: Чарлик выспаться не дает.

ГОРЕЛОВ: Чарлик ни при чем, это у тебя от кумыса такая рожа... Может, расческа не та?.. Хочешь, мой гребень возьми. (откладывает в сторону пластмассовую расчёску Хусаинову, дает ему свой гребень из слоновой кости)

ЗЕМЛЯ: Командир корабля «Крылья-2» Горелов, бортинженер Хусаинов, готовы? Через минуту начнется.

ГОРЕЛОВ: Готовы. Гостей много?             

ЗЕМЛЯ: Все билеты распроданы.                                    

ХУСАИНОВ: Иностранцы будут?                

ЗЕМЛЯ: А то. Так что, вы, вобщем, не очень... За три секунды до начала я произнесу: кумыс... Ну, не волнуйтесь, займитесь чем-нибудь, чтобы было непринужденно, ждите слова: кумыс. Связь окончена.

ХУСАИНОВ: (глядя в зеркало) Да, у меня в детстве не было человека, который отобрал бы книжку "Грач - птица весенняя".                            

ГОРЕЛОВ: Неужто до конца дочитал?

ХУСАИНОВ: У нас дома книг совсем не было, грача библиотекарша посоветовала.          

ГОРЕЛОВ: Красивая?                      

ХУСАИНОВ: Да чего там красивого? Крокодил. (пауза) Чарлик, прекрати выть, зараза... Гаря, расскажи что-нибудь... Про то, как ты по станицам ездил... Или про мисс Космос. Или как тебя в день космонавтики женский клуб парашютисток поздравлял... Гаря!

(Горелов коварно разводит руками)

Они нас видят, мы их нет... Когда ж этот гондон "кумыс" скажет?!.. Как назло морду разнесло... Давай свой эфир, елдак моржовый.                 

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО: Про мисс Космос, женский клуб парашютисток и про многое другое вы узнаете, посмотрев телемост с космическим кораблем «Крылья-2»! (ликование публики) Командир корабля Виталий Горелов!! (ликование публики) Бортинженер Валерий Хусаинов!! (ликование с вкраплением свиста) Телемост ведет елдак моржовый Анатолий Вайнштейн!!

ХУСАИНОВ: (Горелову, вполголоса) Знал, что мы в эфире?                 

ГОРЕЛОВ:  Угу.                                 

ХУСАИНОВ: (тихо) Погоди, паскуда.

ВЕДУЩИЙ: Итак, уникальная возможность поговорить с людьми, которые смотрят на наш мир с небывалой высоты! Вопрос командиру корабля Виталию Павловичу Горелову.                         

ДЕВУШКА: Меня зовут Лариса, мне девятнадцать лет, и я живу с вами в одном дворе...            

ГОРЕЛОВ: Да, помню, ваш папа жаловался, что я громко включаю музыку.

ЛАРИСА: Нет, это был папа Ларисы Виноградовой, а я - Лариса Завьялова...

ВЕДУЩИЙ: Привет папе Ларисы Виноградовой, музыка больше громко не заиграет, в чем ваш вопрос?

ЛАРИСА: Помните, вы сказали мне, что для того, чтобы быть ближе к звездам, не обязательно лететь в космос?                                            

ГОРЕЛОВ: Нет, конечно, не обязательно...

ВЕДУЩИЙ: А что обязательно?     

ГОРЕЛОВ: Я отвечу только Ларисе. Когда я вернусь, мы пойдем в музей Востока, или в планетарий, или в кино...                                                          

ЛАРИСА: В кино.                              

ГОРЕЛОВ: …И когда в конце пойдут титры, я отвечу... Лариса, вы не боитесь страшных фильмов?

ЛАРИСА: Не боюсь.                         

ВЕДУЩИЙ: Девушки нынче пошли храбрые, их старомодными ужасами не запугаешь... Вопрос бортинженеру Хусаинову!                         

ТРЕСКУЧИЙ ГОЛОС: Фролов Геннадий Матвеевич, пятьдесят восемь лет, подмосковный Ясногорск... У меня в руках журнал "Земля и небо", номер одиннадцать за прошлый год. Можно зачитать?

ВЕДУЩИЙ: Вопрос бортинженеру, пожалуйста.

ФРОЛОВ: Это и есть вопрос. Читаю:  ...Уникальное изобретение, позволяющее мгновенно повышать настроение впавших в меланхолию космонавтов, в считанные секунды разгонять тоску и умножать радость, было отвергнуто, во многом, из-за протеста таких известных покорителей космоса, как Вэ Пэ Хусаинов и прочие... Вам не кажется, что вы проявили консерватизм?

ХУСАИНОВ: Дело в том, что это изобретение... Вот...О котором писали в журнале "Земля и небо"... Оно...                                                                      

ЗЕМЛЯ: (неожиданно и резко) Кумыс!!!

ГОРЕЛОВ: (Земле) Спасибо, друг. 

ХУСАИНОВ: Значение этого изобретения было преувеличено некоторыми чиновниками.          

ВЕДУЩИЙ: Прекрасный ответ бортинженера, вопрос командиру!     

ВНОВЬ ДЕВУШКА: Галина Ливанова, двадцать четыре года, у меня цветочный магазин на Ордынке. Я мечтала попасть на встречу с вами...      

ВЕДУЩИЙ: Все мечтали. Вопрос!              

ГАЛИНА: Мне кажется, на Земле вы много влюблялись... Изменилось ли ваше понимание любви, когда вы так далеко от любимых людей и от Земли?

ГОРЕЛОВ: Надо же... Я хорошо знаю Ордынку и ни разу не видел ваш цветочный магазин... Но я к вам приду... А можно сейчас заказать букет?            

ГАЛИНА: Конечно.                          

ГОРЕЛОВ: Ломоносы Жакмана...              

ГАЛИНА: Мы будем вас ждать, вы выберете все, что угодно, в магазине и в нашей оранжерее. А букет из ломоносов Жакмана и других цветов я подберу для вас сама.                                                                    

ВЕДУЩИЙ: Командир, вас ждут в цветочном магазине на Ордынке... Вы смотрите телемост с космическим кораблем «Крылья-2»! Мы не обсуждаем какую-либо конкретную тему, вопросы задаются любые. Вопрос бортинженеру!                                           

ГОЛОС: Иван Горохов, двадцать два года, партия зеленых, уральский филиал... Во время одного из ваших полетов подохли летевшие вместе с вами собака и два хомячка. Хотелось бы узнать причины их гибели и каково состояние здоровья животных, находящихся на корабле «Крылья-2» сейчас.

ХУСАИНОВ: Хомячки подохли, дорогой Иван Горохов, не потому, что я плохо за ними ухаживал и не от неизвестного космического вируса, дорогой Иван, а потому что ветеринары заготовили корм, не соответствующий необходимым требованиям космического рациона.

ВЕДУЩИЙ: Надеюсь, уральскому филиалу партии зеленых все ясно. (звук лопнувшей лампочки) А у нас пропало изображение... Но ничего, у нас остается звук.

(НЕКИЙ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ТРЕСК)

ГОРЕЛОВ: И звук пропал.               

ХУСАИНОВ: Почему ты не намекнул мне, что мы в эфире?                 

ГОРЕЛОВ: Да так...                          

ХУСАИНОВ: Какой же ты христианин, Горелов?.. Никого не любишь, врешь, удовольствиям предаешься...Вон, разоделся как пугало. Говоришь "рака" брату своему.                                                   

ГОРЕЛОВ: Я не говорил "рака" брату своему.

ХУСАИНОВ: Нет, ты говорил "рака" брату своему. Не словами, но говорил.

ГОРЕЛОВ: Я не виноват, что Земля не вовремя "кумыс" прокричала... Не смотри волком, Хуся,.. съешь лучше бастурмы, у камина лежит. Или пахлавы, она успокаивает... Вон, я вижу, и торт "Тюбетейка" на тебя смотрит и жидкий щербет.                       

ХУСАИНОВ: Не хочу я твоего жидкого щербета.

ГОРЕЛОВ: Моего жидкого щербета? Это ваш жидкий щербет.                      

ХУСАИНОВ: Конечно, у вас только водка.

ГОРЕЛОВ: Бяки мы?            

ХУСАИНОВ: Не то слово.                 

ГОРЕЛОВ: Почему ты тогда Валерий Петрович, а не Абдулла Саидович?

ХУСАИНОВ: Извини, тебя не спросили.

ГОРЕЛОВ: Хоть джаз послушаю, а то нашел занятие – со свинопасами разговаривать.                

ХУСАИНОВ: Алкоголики.                 

ГОРЕЛОВ: Сало.                   

ХУСАИНОВ: Химерный этнос...      

ГОРЕЛОВ: Ого, Хуся, где это ты вычитал? Ты же кроме "грача" ничего не успел.

ХУСАИНОВ: Русские - химерный этнос. Вы всегда там, где смерть.                                      

(ЗВУК НЕСКОЛЬКИХ ЛОПНУВШИХ ЛАМПОЧЕК)                         

ВЕДУЩИЙ: Мы снова вместе: Земля, Россия, Останкино и  «Крылья-2»!

НЕЖНЫЙ ГОЛОСОК: Командир, я - Ира Симонова, мне семнадцать лет, я самая молодая в парашютном клубе, другом которого вы являетесь.

ГОРЕЛОВ: Я вас отлично помню. Вы мне рассказывали про Вадима, прекрасного и голубоглазого отрока...                                                                       

ИРА: Нет, не рассказывала.                       

ГОРЕЛОВ: Который катался на яхте, спускался в пещеры...                 

ИРА: Нет.                                          

ГОРЕЛОВ: Который говорил, что любит женщин, хрупких как горный воздух весной.                   

ИРА: Нет!                                          

ГОРЕЛОВ: Я так хотел вам понравиться, но вы думали только о Вадиме.

ИРА: Да нет же!!                              

ВЕДУЩИЙ: Командир - шутник, к вам обращаются, Валерий Петрович.

ГРУБЫЙ ГОЛОС: Аврора Данильянц...

ВЕДУЩИЙ: Вы женщина?!                         

АВРОРА: Пока... но готовлюсь к операции.

ХУСАИНОВ: (натянуто улыбаясь) О чем вы хотите спросить, Аврора, не о штурме Зимнего ли Дворца?

АВРОРА: Валерий Петрович, вы - сто тридцать первый мужчина с начала года, который пошутил на тему моего имени.                                              

ГОРЕЛОВ: (Хусаинову, вполголоса) В лужу подпустил. Сел и подпустил.

АВРОРА: Оставив в стороне бессмертное творение Растрелли, вернемся к вашему полету. Из достоверных источников мне стало известно, что ваш экипаж выполняет некое секретное задание. Я понимаю бестактность вопроса... Все же, скажите хоть что-нибудь по этому поводу.                                    

ХУСАИНОВ: Конечно, наш полет отличается... (мучительная пауза)  

ВЕДУЩИЙ: Смелей, смелей, бортинженер.

ХУСАИНОВ: Что касается задания...

(НЕХОРОШАЯ ПАУЗА. ГОРЕЛОВ ЗЕВАЕТ.)

ГОРЕЛОВ: (зевнув) Я отвечу. Каждый из нас выполняет в этой жизни некое задание. Мы живем и не всегда знаем, в чем оно... И неизвестно, чья миссия важнее: президента, космонавта или дворника, который подметает улицу Тукая в Казани...                               

ВЕДУЩИЙ: Миссия дворника в том, чтобы мести чисто. У нас почти не осталось эфирного времени... (публика шумит) И у меня рвут микрофон!

ДЕВУШКА: Виталий Павлович, я - Маша, я просто хотела сказать, что такого мужчину я ждала всю жизнь и, наверное, буду ждать еще очень долго!

ВЕДУЩИЙ: Тогда мужчине не будет нужно. И последнее высказывание...

СТРАННЫЙ ГОЛОС: Я - Илларион. Сейчас только наивному неясно, что наступает конец света. И Сатана уже распустил черные крылья над нашей планетой. Вы летите из преисподней!..                                           

ВЕДУЩИЙ: Илларион, успокойтесь...

ИЛЛАРИОН: Известно, что космодром - окно в ад. Вы несете мусор Земли и тьму ада на своем корабле и загрязняете божественные высоты!.. Особенно ты, Хусаинка. Ты лично отвечаешь за то, чтобы черный сатанинский пепел и кровь грешников не сдулись с покрытия корабля во время полета!..                                                                    

(ГОРЕЛОВ СТАВИТ ПЛАСТИНКУ НА ПАТЕФОН, А ХУСАИНОВ ДЕЛАЕТ НЕРВНЫЕ КРУГИ ВОКРУГ ГОРЕЛОВА.)

ХУСАИНОВ: Идите вы все... Болтаешься тут без жены и женщин, без нормального пива, с одними тюбиками погаными...С вонючим зверьем в клетках и с мудилой-командиром!                          

ВЕДУЩИЙ: Ого, вот так финал! Ничего не отключать!                          

ХУСАИНОВ: Здесь и душу продашь сатане, и тело, и родину!             

ВЕДУЩИЙ: Вот и правда, которую все так хотели услышать!               

ХУСАИНОВ: И еще юный натуралист спрашивает о здоровье игуаны, а старый коммунист Фролов из Ясногорска предлагает пить мочу! Сами пейте!!

ФРОЛОВ: Я не предлагал!             

ВЕДУЩИЙ: На прощание, Валерий Петрович, еще на прощание!      

ХУСАИНОВ: (на прощание) Привет всем, кто нас любит...                                                                  

(ЗВУК НЕСКОЛЬКИХ МАЛЕНЬКИХ ВЗРЫВЧИКОВ)                                  

ГОРЕЛОВ: (пауза) Маша... Даже не знаю, хорошенькая или так себе... (заводит пластинку) Это ведь они нас видят, а мы их нет...                                  

ЗЕМЛЯ: Вы в своем уме, Хусаинов?

ХУСАИНОВ: (орет) Кумыс!!             

ЗЕМЛЯ: Да, у нас бывают технические накладки, как и в любом деле...

ХУСАИНОВ: Кумыс!!… Кумыс!!!… Кумыс!!!… Кумыс!!!… Кумыс!!!…

ЗЕМЛЯ: Вы не представляете, совершенно не представляете, какие неприятности вы обрушили на свою безумную голову.

(Хусаинов подбирает множество тюбиков и с ними убегает в агрегатную.)

Бортинженер, еще не все...  О неприятностях не все...  Ладно, связь окончена.

ГОРЕЛОВ: (под музыку Рэя Чарльза) Зачем ты это сказал? Всем, кто нас любит... Кто нас любит?                                                                                                                                           

Конец второй картины.                                                                                                                

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.                                                                                                  

Выход в безопорное космическое пространство.                               

Действие третьей картины происходит в комнате отдыха космонавтов, частично в шлюзовой камере и частично в безопороном космическом пространстве.

Шестая неделя полета.                                                  

Горелов в своем вычурном скафандре осуществляет запланированный Центром выход в открытый космос. С кораблем «Крылья-2» его связывает лишь тонкий гибкий фал.                                                                                   

Хусаинов в комнате отдыха возится со сломанным патефоном и иногда делает пометки в блокноте.                                                                                 

Горелов ухает, ахает и стонет, словно купающийся в прохладном, чистом, прозрачном источнике.

Голос Горелова приглушен из-за кислородной маски.                                                                                                 

ХУСАИНОВ: Гаря, не халтурь, рассказывай ощущения.            

ГОРЕЛОВ: Не могу! (пауза)                                                           

ХУСАИНОВ: Гаря, для отчета надо.                                                          

ГОРЕЛОВ: Такого не было. (пауза)                                                          

ХУСАИНОВ: На что это похоже?                                        

ГОРЕЛОВ: Как тебе сказать, чтобы ты понял?.. Это выше космоса, Хуся.

(Хусаинов записывает в блокнот.)

Это небосвод неба.

ХУСАИНОВ: (записывая за Гореловым) Еще.                                         

ГОРЕЛОВ: Хватит.                                       

ХУСАИНОВ: А на что не похоже?.. Гаря? Чего там нет? 

ГОРЕЛОВ: Кинозвезд, новостей, пиф-пафа, центра управления полетом, похмелья, боли...                                                                               

ХУСАИНОВ: Книги?                                                                        

ГОРЕЛОВ: Нет. Стихи есть, а книг нет.                            

ХУСАИНОВ: Зелье?                                                                                    

ГОРЕЛОВ: Вода... Холодная, чистая вода...                                            

ХУСАИНОВ: Еще.                                                                                        

ГОРЕЛОВ: Пушисто.                                                                       

ХУСАИНОВ: Шерсть есть?                                                                         

ГОРЕЛОВ: Нет, шерсть - это вы с Чарликом, а здесь - пушисто.          

ЗЕМЛЯ: Извините за нестабильность связи. Так что вы говорили о шлюзовой камере?                                                                                                 

ХУСАИНОВ: Позор, а не шлюзовая камера.                                           

ЗЕМЛЯ: Мнение Земли таково, что, несмотря на некоторые изъяны, шлюзовая камера годится к употреблению.                                                       

ХУСАИНОВ: Могут быть сюрпризы.                                                         

ЗЕМЛЯ: Давление стравили нормально?                                               

ГОРЕЛОВ: Ты тоже выходи, Хуся.                                                            

ХУСАИНОВ: Давление стравил нормально, а вот фал почти не держится.

ЗЕМЛЯ: Фу, какие неприятные вещи вы говорите, бортинженер!

(УЛЬТРАЗВУК, СВЯЗЬ С ЗЕМЛЕЙ ОБРЫВАЕТСЯ)                                                            

ХУСАИНОВ: Если я включу патефон, ты услышишь?                             

ГОРЕЛОВ: Наверное...                                                                               

ХУСАИНОВ: Что поставить?                                                           

ГОРЕЛОВ: Все равно.                                                                                

ХУСАИНОВ: Тогда «Гибель богов». (ставит пластинку) Слышишь?.. Я давно хотел тебя спросить, а от чего погибают боги?.. Впрочем, это не важно, ты, главное, слушай... Ведь это, Гаря, последняя музыка в твоей жизни. Последние звуки Земли... Отныне только музыка небесных сфер будет твоей спутницей.

(Горелов стонет от восторга)

Гаря, хорошо тебе?

Эй! Врубись.

Я отпускаю тебя...

Нить обрывается... И ничто не в силах изменить ход событий, остановить отторжение. Даже папа-маршал... Оставайся в безопорном космическом пространстве, порождение великодержавного сознания, бескрайнем и черном, как просторы России. (заглядывает в блокнот) Лети выше космоса, Гаря, за небосвод неба, наслаждайся отсутствием похмелья и пушистостью...

Гаря! Ты жив? Я пока не отцепил.                        

ГОРЕЛОВ: Отцепляй.                                                                                 

ХУСАИНОВ: Серьезно?                                                                              

ГОРЕЛОВ: Хоть полетаю в свое удовольствие.                                      

ХУСАИНОВ: И лети, командир, лети навстречу Солнцу, пока не испаришься...

ГОРЕЛОВ: Здесь лёд, Хуся.

ХУСАИНОВ: Тогда возвращайся. Десять тюбиков с кумысом ждут тебя.

ГОРЕЛОВ: Нет, свобода дороже. Прощай.                                              

ХУСАИНОВ: Прощай.                                  

(ПАУЗА)                                                                                                       

ГОРЕЛОВ: Отрезал, акушер?                                                                    

ХУСАИНОВ: Нет, погоди, давай еще поговорим. А то мне одному оставаться...

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2»! «Крылья-2»! Земля не видит и не слышит!                  

ХУСАИНОВ: Понял, что такое российский бардак? Попробуй взывать о помощи. Скорее звездная пыль услышит тебя...

(Звериный рев, в котором, как ни странно, появилось что-то человеческое) Чарлик с тобой прощается... Он плох совсем. Кровавый понос… Боюсь, не доживет до возвращения...

Хотя, тебе-то что?

Как ты думаешь, на Земле меня накажут? Гаря!          

ГОРЕЛОВ: Мне все равно.                                                                        

ХУСАИНОВ: Все-таки. Папа-маршал мстить будет?                   

ГОРЕЛОВ: Будет.                                                                

ХУСАИНОВ: А мама-актриса?                                            

ГОРЕЛОВ: Тоже.                                                                 

ХУСАИНОВ: Расскажи. (пауза) Гаря, пожалуйста, мне очень скучно будет.

ГОРЕЛОВ: В тюремном театре будешь дворников играть. Все пятнадцать лет. Характерная роль называется.                                     

ЗЕМЛЯ: Бортинженер Хусаинов, доложите обстановку!

ХУСАИНОВ: Фал неотвратимо отсоединяется. Ничего нельзя сделать.

ЗЕМЛЯ: Ясно. Пусть командир возвращается на борт. 

ХУСАИНОВ: Не получится. Он остается.                                      

ЗЕМЛЯ: Вобщем, выход в открытый космос прошел удачно?

ХУСАИНОВ: Ты – глухая душа, Афанасьев, а сознаться стыдно.

ЗЕМЛЯ: Обстановка ясна. Связь окончена.                   

ХУСАИНОВ: Прости меня, Гаря. Не могу я тебя губить, но и пожалеть не могу. Мучаешь ты меня… Ты, Гаря, весь как белая осетрина... Не могу!         

ГОРЕЛОВ: Ладно, Хуся. Не переживай. Мне действительно здесь очень, очень хорошо...                                                                                  

ХУСАИНОВ: Молчи, Гаря. Ой, как же мне хреново!       

ГОРЕЛОВ: Запиши в блокноте самое главное слово...  

ХУСАИНОВ: Нет, Гаря. Больше ничего нет! Прощай, командир!

(ГАСНЕТ СВЕТ)                                                                                            

Прошло около часа.

Хусаинов открывает внутренний шлюз шлюзовой камеры.

Из камеры вылезает Горелов.  В украшенных перьями скафандре  и гермошлеме он похож на юкатанского  жреца, за спиной Горелова - ранец, фал тянется за ним длинной серебряной пуповиной.                                   

Хусаинов помогает Горелову снять гермошлем.                                

ГОРЕЛОВ: (роняя перья)  Притомился... Сколько я там был?  

ХУСАИНОВ: Тридцать шесть минут.                                                        

ГОРЕЛОВ: А не два дня?                                                               

ХУСАИНОВ: Тридцать шесть минут тридцать шесть секунд.               

ГОРЕЛОВ: Два дня, один из них короткий, и три ночи, все очень длинные... Третьей ночью кошмарные сны сражались с прекрасными золотистыми.

ХУСАИНОВ: За что сражались? За твою извилину убогую?      

ГОРЕЛОВ: Кошмарные теснили золотистых.                                         

ХУСАИНОВ: Вытеснили? (пауза)                                                              

ГОРЕЛОВ: Ты дурак, Хуся. (пауза) Там нет ничего, что имеет отношения к нашей жизни. Просто ничего. Ни одной зацепки. Поэтому и объяснить нельзя. Но, ты знаешь, там удивительно легко. (пауза) Надо было отсоединять.

ХУСАИНОВ: Я знал, что ты это скажешь. Я даже в блокноте записал: «Гаря скажет»... Вот посмотри. (сует Горелову блокнот)                          

ГОРЕЛОВ: Не надо.                                                                                    

ХУСАИНОВ: Посмотри, посмотри.                                                

ГОРЕЛОВ: Уйди. Ты угробил меня дважды... Когда ты сказал, что отпускаешь меня, и я понял, что я уже ТАМ, ТАМ, за чертой, и никогда не буду ЗДЕСЬ, я начал чувствовать, чувствовать небо, прикасаться к нему, просто потому что у меня уже больше ничего не было. Конечно, не было - ты же отрезал меня… 

Я уже переходил, я не переступил, но мое дыхание уже перешло черту, мой выдох уже был там.

И тут ты, гений интуиции, меня вернул...

Небо... Надо же, какой-то Хуся подарил мне его и тут же отнял...      

ХУСАИНОВ: Теперь я виноват в том, что лишил тебя неба? Ты подумай, уже готов был остаться! А жена и дочь? О них ты не вспомнил? Лара и Варечка...

ГОРЕЛОВ: Нет, не вспомнил.                                                                   

ХУСАИНОВ: Кайф я тебе сломал, вот что, командир... Да, зря я тебя пожалел. Ну и улетел бы, неженка, к своим золотым друганам, и улетел бы на фиг. Что ж не улетел?.. И улетел бы. Уже много пролетел бы. Золотые слева летят, кошмарные – справа: сопровождение такое.

(Горелов окончательно отстегивает ранец и фал и разваливается среди разбросанных книг и пластинок.)

И выдох из твоих розовых легких впереди...

ГОРЕЛОВ: Принеси шампанского...                                                         

ХУСАИНОВ: А я денщик? Я - бортинженер, ты знаешь это? Я денщик или бортинженер? Отвечай.                                                                               

ГОРЕЛОВ: Не знаю... Я так устал.                                                             

ХУСАИНОВ: Ты смотри, полчаса на фале повисел и устал. На субмарину бы тебя...                                                                                                         

ГОРЕЛОВ: Ладно, Хуся, давай о хорошем.                                             

ХУСАИНОВ: Какая у тебя статья? Отвечай!                                 

ГОРЕЛОВ: Шизофрения, отстань.                                                            

ХУСАИНОВ: Нет.                                                                                         

ГОРЕЛОВ: Ну, почки, не помню.                                                              

ХУСАИНОВ: Зачем помнить? А я три года на подлодке расслаблялся.

ГОРЕЛОВ: Подлодка! Кораллы, актинии, спруты, медузы... И прозрачные плавники мелькают, мелькают...                                                          

ХУСАИНОВ: Шизофрения, почки, желчный пузырь... Нет, просто твой папа-маршал пришел в орденах и слезах и сказал: «Извините, ну не может мой Виталик. Он другой. Ему бы Бодлера почитать, или бабочку словить, с девушкой Вероникой на лодке покататься. Не на под-, а просто лодке».

Гребец!.. Была бы у меня машина времени, ох, я бы тебя на галеры.         

ГОРЕЛОВ: Вероника... Тонкое, тончайшее лицо и огромная грудь. Вероника, кельтская моя принцесса... Это лицо... А грудь такая огромная, словно и не её вовсе, словно у кого-то украдена.  За это можно все отдать. И три года подводного кайфа в армии. (поднимается с палубы, изображает подобие гимнастики)  А что ты расхвастался? (толкается) Три года на подлодке! Кораллы, плавники! (толкается)                                                

ХУСАИНОВ: Я не говорил про плавники, это ты говорил.         

ГОРЕЛОВ: Медузами любовался, этими хрустальными грибочками.

ХУСАИНОВ: Какие медузы-грибочки?! Там шагу не сделаешь, не наступив на Сафронова. (пауза) Чудная страна! В вооруженные силы не взяли, а командиром космического корабля назначили! Был наркоманом, стал космонавтом! Конечно, мафия бессмертна. Папа знал, как превратить маршальский жезл в валюту. И пристрастия к обезболивающим средствам не заметили!                                                                                        

ГОРЕЛОВ: (роется в ящике с тюбиками) Кстати, где зелье?    

ХУСАИНОВ: Такие ребята не полетели, а ты здесь!

ГОРЕЛОВ: Зелье гони.                                           

ХУСАИНОВ: Не знаю, не знаю, не брал.                                                 

ГОРЕЛОВ: Сначала за бортом хотел оставить, теперь зелья не даешь.         

ХУСАИНОВ: Что у тебя так болит, Гаря, что ты все время обезболивающее глотаешь? Душа твоя? Душа болит?

(Горелов швыряется в Хусаинова тюбиками, Хусаинов подбирает)

Мёд!

ГОРЕЛОВ: К черту мёд, где зелье?!                                 

ХУСАИНОВ: (незаметно для Горелова достает из-под патефона тюбик) Это у нас кишмиш... (разглядывает тюбик) Нет, какой же это кишмиш? Гаря! Мы не заметили! Вот оно!                                                                                  

ГОРЕЛОВ: (вырывает тюбик из рук Хусаинова, подносит к губам, как нечто живое, святое и любимое) Она, холодная кровь Вероники.

( ГАСНЕТ СВЕТ)                                                                                           

Прошло около часа. Горелов и Хусаинов сидят на палубе.

Перед ними картина в раме, прикрытая черным бархатом. Изображения не видно.

Играет тихая музыка. Ревет Чарлик. Изредка патефон срывается на скрежет.

В руках у Горелова и Хусаинова тюбики. Горелов выдавливает по капле на мизинец и мизинцем смазывает себе ноздри и губы. Хусаинов выдавливает на ладонь и робко слизывает с ладони языком.                                                          

ГОРЕЛОВ: В той самой шестикомнатной квартире на Арбате, которая тебе не дает покоя, мой папа, взмахом... (взмахивает кистью руки) взмахом носового платка посылавший самолеты... И они взмывали (показывает ладонью) и бомбили страны и города, несогласные с политикой нашей державы... И этот человек, мой папа, поехал в козельский лес к бабке-колдунье Пафнутьевне, чтобы та заговорила меня.

И привез оттуда какую-то страшную мерзость в трехлитровой банке, которая должна была отвадить меня от всяческой дряни и приворожить к летной школе. Я говорил: «Папа, мне не надо... Потому что есть внутривенная авиация. Ты летишь на своем чудовище, а я рядом, на облаке, и мне легче, и быстрей, и вольней». А теперь я - гордость бабки Пафнутьевны, я стал космонавтом, потому что она заколдовала меня.             

ХУСАИНОВ: Неужели мой сын будет таким?.. А что мама?                 

ГОРЕЛОВ: Репетиции, роли, роман с режиссером... Миранда, Лисистрата, Федра, позже - роман с ее же учеником, еще позже - Раневская...

ХУСАИНОВ: Ты похож на нее?                                                                  

ГОРЕЛОВ: Да. (пауза)                                                                                

ХУСАИНОВ: А сколько всего летает! Насекомые, птицы, звезды...     

ГОРЕЛОВ: Души, ангелы...                                                                        

ХУСАИНОВ: Карлсон. (лижет ладонь)                                                     

ГОРЕЛОВ: Что ж ты делаешь? Чуть-чуть на ноготь. Левая ноздря, потом правая, потом губы - верхняя и нижняя...                                                                 

ХУСАИНОВ: С ногтя капает... (рев) Может, Чарлику дать?                    

ГОРЕЛОВ: Ему и так хорошо.                                                                                                                   

(АДСКИЙ РЕВ)                                                         

ХУСАИНОВ: Тоскует… Здесь тебе, Чарлик, космос, а не джунгли... Звероловы захомутали, а какой-нибудь профессор опыты проводил, да и дал добро на полет...                                                                                                         

ГОРЕЛОВ: Лети, Чарлик, с Хусаиновым. Хусаинов - добрый, не обидит...

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2»!                                                                                             

ХУСАИНОВ: На фиг, на фиг!                                                                      

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2»!!                                                                                

ГОРЕЛОВ: Это не его голос.                                                                                  

ХУСАИНОВ: Да, подделка.                                                                        

ГОРЕЛОВ: Давай, посвистим. (свистят)                                                  

ЗЕМЛЯ: Земля не слышит.

(Голос с Земли вызывает у Хусаинова приступ смеха)

Как проходит полет?                                                                                  

ГОРЕЛОВ: Выключайся по-доброму, Афанасьев.                                              

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2», доложите обстановку!                                          

ХУСАИНОВ: Как же, доложим, ждите.                                                     

ЗЕМЛЯ: Вы не забыли, что приближается срок выполнять секретное задание?

(ХОХОТ ХУСАИНОВА)                                                                                             

ХУСАИНОВ: Из тюбиков его обстрелять, что ли?                                               

ГОРЕЛОВ: Только не зельем.                                                                   

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2», отзовитесь!                                                            

ХУСАИНОВ: Что я, больной? Сейчас пудинга получит. (стреляет из тюбика по предполагаемому источнику звука) С портвейном! (стреляет)               

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2»! Важная информа... (связь обрывается)             

ХУСАИНОВ: Портвейн. Крым... Море... А красивая у нас планета. Четыре океана, шесть материков...                                                                                      

ГОРЕЛОВ: Семь. Атлантиду забыл... Атлантида - затонувшая душа Земли. Не вознеслась она, а скрылась под водой...                                                 

ХУСАИНОВ: А мне кажется, мы еще ее увидим.                                               

ГОРЕЛОВ: А на субмарине можно подплыть.

И увидеть реки, чья вода еще не смешалась с морской, и затонувшее небо Атлантиды, она ведь затонула вместе со своим небом, облаками и дождями... И города. Там широкие улицы, и субмарина пройдет, едва касаясь обшивкой прозрачных стен домов. И мы увидим ратушу, оперу, библиотеку, зоологический сад, где жили священные звери, и птицы, предсказывавшие будущее, а теперь живут одни рыбы.             

ХУСАИНОВ: Которые молчат. (пауза)                                                      

ЗЕМЛЯ: «Крылья-2»! В связи с тем, что приближается начало секретного периода вашего полета...                                                                            

ГОРЕЛОВ: Отвали, Афоня, со своим секретным периодом. У нас горе.

ЗЕМЛЯ: Какое горе?                                                                                  

ГОРЕЛОВ: Жучка сдохла.                                                                          

ЗЕМЛЯ: Как вы посмели?! Как допустили?!                                           

ГОРЕЛОВ: Посмели.                                                                                  

ХУСАИНОВ: Допустили.                                                                             

ЗЕМЛЯ: А игуана?                                                                                      

ГОРЕЛОВ: Игуана давно ушла…                                       

ХУСАИНОВ: В первый день.                                                                                 

ЗЕМЛЯ: Издеваетесь?                                                                               

ГОРЕЛОВ: Кстати, Хуся, иго и игуана - однокоренные слова.              

ХУСАИНОВ: Я не знал.                                       

ГОРЕЛОВ: Иго - когда рептилии, игуаны, порабощают людей.
ХУСАИНОВ: На себя посмотри! Тоже мне, человек выискался!

Смотрят друг на друг, смеются.

ЗЕМЛЯ: Смерть Жучки и игуаны зафиксирована в Центре управления полетом. Земля просит предъявить птичку.                                                                     

ХУСАИНОВ: Больше тебе ничего не предъявить?                                             

ГОРЕЛОВ: Она занята. Поет...                                                                  

ХУСАИНОВ: (одновременно с репликой Горелова: «Поет».) Спит.      

ГОРЕЛОВ: Ай, не сговорились...                                                              

ЗЕМЛЯ: Так. Смерть Жучки и игуаны не пройдут для вас безнаказанно.

ХУСАИНОВ: Жучка Жучкой, игуана - это игуана, а ты Афанасьев - козел.

ЗЕМЛЯ: Ладно. (язвительно) Больше новостей нет?                            

ГОРЕЛОВ: Есть.                                                                                          

ЗЕМЛЯ: Какие?                                                                                          

ГОРЕЛОВ: (Хусаинову) Роняешь.                                                             

ЗЕМЛЯ: Какие новости?                                                                            

ГОРЕЛОВ: Опять роняешь.

(Хусаинов пытается подобрать с палубы утерянные капли)

Имелся случай задымления.                                                                   

ЗЕМЛЯ: (в ужасе) Где, в агрегатной?                                                      

ГОРЕЛОВ: С таким ужасом спросил, Афоня, даже мне передалось...

Шучу я. Мне просто слово задымление нравится. (смакует слово на разный манер) За-Дымление. Задым-Ление.                                                          

ЗЕМЛЯ: Это твой последний полет, Горелов.                                         

ХУСАИНОВ: Тебе не понять, что такое настоящее задымление.         

ЗЕМЛЯ: Ты понял, командир?                                                                 

ГОРЕЛОВ: Ну, сними, ссади меня с корабля. Верни меня в Барвиху!           

ЗЕМЛЯ: И снимем. Вы думаете, если вы там парите, вас и достать нельзя?

ГОРЕЛОВ: Тебя больше нет! Ты не существуешь! (Хусаинову) Я имею гипнотическое влияние на связь. Это заклинание. (Земле) Нет твоего туловища, головы и рук!                                                                                                      

ЗЕМЛЯ: Я включаю седьмой канал. Вас услышат в Кремле.

(ХУСАИНОВ ХОХОЧЕТ)                                                                                                                               

ГОРЕЛОВ: Нет твоих губ, Афанасьев, тебе нечем произносить...       

ЗЕМЛЯ: Вам объявляется вы...

(ТОЛЬКО И УСПЕЛА ПРОИЗНЕСТИ ЗЕМЛЯ, ДАЛЕЕ ПОСЛЕДОВАЛ ЗВУК, НАПОМИНАЮЩИЙ ИСПУСКАНИЕ ВЕТРОВ)                                                       

ГОРЕЛОВ: Фу, Афанасьев.                                                             

ЗЕМЛЯ: Вы забыли, почтенные господа, что у вас на Земле что-то осталось...

(ХУСАИНОВ ПЕРЕСТАЕТ СМЕЯТЬСЯ)                                                                    

ГОРЕЛОВ: Нет твоих голосовых связок!                                                  

ЗЕМЛЯ: Варечка готовится к школе, а Маратик уже ходит в первый класс.

ГОРЕЛОВ: У тебя исчезает дыхание, исчезает, исчезает, исчезает.   

ЗЕМЛЯ: Я... (треск, связь обрывается)                                                    

ГОРЕЛОВ: Он заглох надолго. (пауза)                                                     

ХУСАИНОВ:  Тебе-то ничего не будет.                                                    

ГОРЕЛОВ: Держи. (протягивает Хусаинову тюбик) Да, ничего.

(ХУСАИНОВ ТЮБИК НЕ БЕРЕТ, НО БЕРЕТ КОЧЕРГУ)                                                                  

ХУСАИНОВ: Тебе ничего не будет.  А меня употребят...                       

ГОРЕЛОВ: Да, наверное.

(Хусаинов бьет Горелова кочергой.) 

Да, наше государство своим длинным государственным богоносом. 

Богонос нашего государства огромен, тверд  и несгибаем. Не то что кондитерский бонжурчик Франции или аккуратный немецкий колбаскер. Не то что закутанный в резину  заокеанский спидометр. Наш Богонос нанизывает на себя страны, народы, растения, животных, души и... Господи, прости... (Хусаинов  бьет Горелова)

Тебя употребят в душу, Хуся, и вся твоя душа заполнится кровавым семенем. До предела. Так, что и взлететь потом не сможет. Ну, может, пролетит тяжело по-совиному футов десять, роняя на снег алый оргазм России, да и спикирует, эдак, шлёп, тяжко и густо.

(Хусаинов бьет Горелова)

Так что это ты правду сказал, употребят тебя.

И натрут сильно, а чего доброго и оплодотворят.         

ХУСАИНОВ: И бить тебя никакого удовольствия. Тебе, вообще, больно? Или ты пока ТАМ был, обратился? А?                                                                  

ГОРЕЛОВ: Я не успел. Ты помешал.                                                        

ХУСАИНОВ:    (бросает кочергу, пытается завести патефон, у него не получается) Объясни, зачем мне весь этот кошмар? (пауза) Я сам виноват - мне никогда не было спокойно. Каждый раз в душе поднималась какая-то муть, она срывала меня с места и уносила. Я проделал титаническую работу, чтобы оказаться здесь. Зачем? Ведь есть счастливые люди, которым не надо никуда идти, у которых в душе не поднимается этот мутный смерч. Хорошо, я здесь. Да. Здесь. Достиг. Добился, чехол. И теперь мне кажется, что все это морок, что мы никуда не летим, и что я просто состою при Чарлике, а он главный, и я изнываю от этого заточения ради того, чтобы прислуживать ему и зачем-то выслушивать тебя!

ГОРЕЛОВ: Может быть, просто кто-то играется. Купил игрушечный набор «Крылья-2» и играется.                                           

ХУСАИНОВ: Купил? Я сам отдал им каждый свой день начиная с восемнадцатилетия.

Я не могу больше, Гаря.

Я рвался в этот сверхдлительный полет, а теперь помираю. Я не могу тебя видеть... (снова поднимает кочергу)  А не будет тебя - ведь еще хуже. Или лучше? Нет, хуже. Не знаю.                                                                                                                     

(ГОРЕЛОВ СМАЗЫВАЕТ НОЗДРИ И ГУБЫ.

СДЕРГИВАЕТ ПОКРЫВАЛО С КАРТИНЫ.

ЭТО - ПОРТРЕТ ПЕРВОГО МОНГОЛЬСКОГО КОСМОНАВТА ГУРРАГЧИ, ВЫПОЛНЕННЫЙ В СУГУБО РЕАЛИСТИЧЕСКОЙ МАНЕРЕ.

ГУРРАГЧЕ НА ПОРТРЕТЕ ЛЕТ СОРОК, У НЕГО БОЛЬШОЕ, КРУГЛОЕ, ЖЕЛТОЕ ЛИЦО, ОТКРЫТАЯ УЛЫБКА И ОЧЕНЬ ДЛИННЫЕ, УЗКИЕ ГЛАЗА.

ОДЕТ ГУРРАГЧА В СКАФАНДР.)

ГОРЕЛОВ: Привет, Гуррагча, я был в безопорном космическом пространстве, а бортинженер хотел меня там оставить. Он, конечно, добра мне не желал, он хотел как хуже.

(Хусаинов пытается встать на голову)

Я думаю, он даже НЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ действовал. Просто, НАДО БЫЛО, чтобы я почувствовал. Я еще ничего не понимаю про небо, но я уже прикоснулся к чему-то, чьего имени я не знаю...

И прикосновения неба - они на мне, они еще не растаяли, не растворились... (Хусаинов, делая стойку, упал.) 

А ты изменился, Гуррагча, твои глаза стали шире, и это только начало. Они расширятся, Жугдэрдэмидийн-Дориан Гуррагча-Грэй, сначала до размеров пиалы, затем юрты, затем степи, Азии, Вселенной...                                

ХУСАИНОВ: А мне хочется в этой монгольской степи умереть.                      

ГОРЕЛОВ: Спать.                                         

( УЛОЖИВ ГОРЕЛОВА, ХУСАИНОВ НАКРЫВАЕТ БАРХАТОМ ПОРТРЕТ, ЗАВОДИТ ПАТЕФОН, ОПУСКАЕТ ИГЛУ НА НУЖНУЮ ДОРОЖКУ.

ИГЛА СРЫВАЕТСЯ.

ХУСАИНОВ ПРОБУЕТ ЕЩЕ РАЗ - ИГЛА ОПЯТЬ СРЫВАЕТСЯ. 

ТОГДА ХУСАИНОВ БРОСАЕТ ЭТО ЗАНЯТИЕ И ЛОЖИТСЯ НА ПАЛУБУ.

ЛЕЖИТ С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, ПРИСЛУШИВАЕТСЯ К РЫКУ ЧАРЛИКА.

В ТОМ, ЧТО ИСТОРГАЕТ ЗВЕРЬ МОЖНО РАССЛЫШАТЬ СЛОВО: "ХУСЯ")                                                                                                                                                     Конец третьей картины.     

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ.                                                                                                        

Десятая неделя полета...

В комнате отдыха космонавтов хаос и запустение.

Некая размытость черт присутствует в  облике  командира  и бортинженера. Оба небритые и неухоженные. Старый хусаиновский скафандр раскрашен и расписан (тексты, рисунки, иероглифы, формулы), а модный гореловский изрядно пообтрепался.

При свете старой лампы Горелов пишет письмо, время от времени ест из тюбика кумыс и перечитывает написанное.

Хусаинов читает журнал, ковыряется кочергой в камине, вырывает из журнала страницы и бросает в камин.                                                                                             

ХУСАИНОВ:  (читает) “Саксофон хана Батыя”… В камин!.. “Субмарина, вместившая Казань”… В камин!..  "Иуда и Голем”… В камин!.. “Небо России над Землей Китая”...  В камин!.. “Преображение Чарлика”... (с этой страницей в руке задумывается, пауза)                                                    

ГОРЕЛОВ: (перечитывая написанное) Прибытия на межпланетную станцию «Флегетон-6» ожидаю с нетерпением. И это понятно. Ведь там есть искусственный лед, и я смогу покататься на коньках. И вспомнить, как это делали мы, милая Лизавета, на замёрзших Патриарших прудах.                               

                                   (РЕВЕТ ЧАРЛИК)                                          

ХУСАИНОВ: (подражая Чарлику) Гаааа!

( рев Чарлика)

Рыыы!

(Чарлик кричит: “Хуся!”)

Хусяааа!                                                       

ГОРЕЛОВ: На рев не обращай внимание. Это ревет бортинженер Валерий Петрович Хусаинов, человек, по сути своей, добрый, но со странностями... Я соскучился по родной природе и домашней пище. Здесь язык мой уже не чувствует разницы между кумысом и халвой. (пауза) Про патефон написал… Так ... Камин, скафандр, черный от  грязи иллюминатор, про все написал...  Ты, Хуся, вместо того, чтобы передразнивать Чарлика, помыл бы его. Нам же выдали комплект жестких зоологических мочалок.                                                                   

(ЧАРЛИК РЕВЕТ)                                                                                         

ХУСАИНОВ: (отвечая на рев) Уууу! (пауза) Я их сжёг. Кажется.                                  

ГОРЕЛОВ: Зачем?                                                                                      

ХУСАИНОВ: Кажется  -  я сказал, не -  уверен.                           

ГОРЕЛОВ:  Но я давно не видел жестких зоологических.

(РЕВ)                          

ХУСАИНОВ: Молчать, навозный король!.. Кстати, Чарлик уже весьма прилично пользуется ложементом.                                  

ГОРЕЛОВ: Ты, бортинженер, много позволяешь ему гулять вне клетки.                                                                                                                

(ХУСАИНОВ БЕСПРИЧИННО ЗАВЫВАЕТ)                                      

ГОРЕЛОВ:  Патефон работает?                                                     

ХУСАИНОВ:  Патефон не работает.                                                          

ГОРЕЛОВ: (последний раз взглянул на письмо) Целую, Гаря. (Складывает листок вчетверо, нанизывает на дротик для игры дартс, прикалывает к мишени. Там уже много воткнутых дротиков с письмами.)                               

ХУСАИНОВ: Всем любимым женщинам написал?                               

ГОРЕЛОВ: (ест кумыс) Как выглядела лошадь, чьё молоко мы пьём?           

ХУСАИНОВ:  Не лезь.                                                                                 

ГОРЕЛОВ: Пускай тюбик, пускай концентрат, но она дала нам своё молоко. Старая,  изможденная кобыла. Или еще не старая... Хуся, ты у себя в деревне лошадь доил?                       

ХУСАИНОВ: Не лезь, убью. (пауза)                                                          

ГОРЕЛОВ: Это ведь неправда, что мы одичали и окрысились.                                  

ХУСАИНОВ:  И ожабились и одраконились.                                           

ГОРЕЛОВ: Неправда.                                                                     

(ПАУЗА)

ЗЕМЛЯ: Эй, дурачки небесные...  Пташки звездные...             

ХУСАИНОВ: А, давно не ругались, земляк.                                             

ЗЕМЛЯ: «Крылья минус 2», Нетопырьев и Упыренко. Что, перышки невесомые? Все витаем?                                                               

ГОРЕЛОВ: Ты здоров, Афоня?                                                                  

ЗЕМЛЯ: А ты?                                                                                             

ХУСАИНОВ: Явно парень не в себе. Ты где был четыре дня? На даче?  В огороде копался?                                                                   

ЗЕМЛЯ: Тут у нас такие сады и огороды - о-го-го. Вы и не представляете.

ГОРЕЛОВ: Чего представлять? Плевать нам на твои огороды.                             

ЗЕМЛЯ: Так уж мы и плюнули.                                                                

ХУСАИНОВ: Тебя давно не было, а я нисколько не соскучился. Ты, вот что, ты бы отключился.                                                 

ЗЕМЛЯ: А не отключусь.                                                                           

ГОРЕЛОВ: Я лучше к Чарлику пойду. (хочет уйти)                                 

ЗЕМЛЯ: (резко) Нет, не пойдешь. А останешься и будешь слушать. И первое, что ты выслушаешь, будет звучать так... (пауза) Чего притих?.. Что-то не то, да? Прикидываешь, что случилось?.. А случилось то, что кончился золотой век. Все изменилось, номенклатурный королевич.  Все рассыпалось и разметалось. Все погибло, все прахом, все в тартарары... И все окончилось. Для вас, разумеется.

ГОРЕЛОВ: Что изменилось?                                                                       

ЗЕМЛЯ: Сейчас поговоришь с папашей, он тебе растолкует. Он у нас, угадай, где. Ни за что не угадаешь... В РД-21, вот где!  Ну, я соединяю, а вы говорите.                                                                                   

(РАЗДАЕТСЯ ТРЕСК, И ЧЕРЕЗ ПОМЕХИ ПРОРЫВАЕТСЯ ГЛУХОЙ СДАВЛЕННЫЙ ГОЛОС)                               

МАРШАЛ ГОРЕЛОВ: Сынок, я не буду тебе ничего объяснять, ты сам всё узнаешь. Я хочу сказать тебе: делай все, что они попросят. Ты их не знаешь - они могут всё... Не шути и не смейся над ними. Ты можешь даже вспылить, но не смейся над ними.                                                                                             

ГОРЕЛОВ: Вспылить, но не смеяться. Хорошо, не буду... Вспылить... Ты и слов таких не говорил никогда... Что с твоим голосом?                                 

ПАПА МАРШАЛ: Со мной ничего, за меня не бойся. Для меня в этом ничего нового нет. Сынок, прошу тебя, не шути с ними. Все очень, очень плохо...

ЗЕМЛЯ: Это вам плохо, сливки общества! Что, летунчик? Слушайся батьку. Не будет больше случаев задымления...                     

ГОРЕЛОВ: А мама?                                                                        

ПАПА: Я с ней еще не говорил, я не знаю.                                            

ГОРЕЛОВ: А Алексей Егорович? (пауза, хрипы в эфире) Папа, еще раз, я не расслышал!                                                            

ЗЕМЛЯ: В РД-24 Алексей Егорович!                                                        

МАРШАЛ: Сынок, ты понял, что я сказал?                                              

ГОРЕЛОВ: Папа, я прошу тебя, это не может быть надолго...  

ЗЕМЛЯ: Это не надолго - это навсегда.                                      

ГОРЕЛОВ: Тебя очень скоро выпустят. Это нелепость. Тебя очень скоро выпустят. Ты только продержись. Через два-три дня ты будешь на свободе.         

МАРШАЛ ГОРЕЛОВ: Нет, не буду.                                                

ГОРЕЛОВ: Папа, да что с тобой сделали? Тебя невозможно узнать! Ты говоришь как покойник. Такого никогда не было...  

ПАПА: Да, я - покойник. Я - покойник более, чем на половину. И кровь покойная более, чем наполовину. И кожа упокоилась почти наполовину, и сердце. И звуки из меня полупокойные выходят, выползают, выпадают, вытекают: гугу - такие звуки, бобобо - такие вот звуки… Бо… Звук мертвый.

(ПАУЗА)

ЗЕМЛЯ: Центр Управления полетом поздравляет экипаж с 1-м апреля! В роли маршала Горелова - народный артист России Сергей Ковалевский.

ГОРЕЛОВ: Да, Афанасьев, девять с половиной  по десятибалльной шкале.

ЗЕМЛЯ: Полбалла за что скинул?                                                

ГОРЕЛОВ: Так, из прихоти.                                                           

ЗЕМЛЯ: До встречи на линии.                                                                 

ХУСАИНОВ: Обделался?                                                                           

ГОРЕЛОВ: Сергей Ковалевский… По-моему, был любовник матери.            

ХУСАИНОВ: Обделался. С 1-м апреля.                                        

ГОРЕЛОВ: Спасибо. (пауза)                                                                      

ХУСАИНОВ: Гаря, а ведь сегодня никак не может быть первое апреля... Весна давно кончилась. Лето на дворе. Хотя, Афоня прав - нам-то никакой разницы. Апрель, май, июнь - какая разница. Что ты на меня смотришь?    

ГОРЕЛОВ: Я смотрю на твоё лицо.                                                          

ХУСАИНОВ: Давненько не видал?                                                           

ГОРЕЛОВ: Дай всмотреться. Может, появилось что-то новое. (подходит к Хусаинову ближе, осматривает, детально изучает лицо Хусаинова)  Что ты застыл? (всматривается) Ты боишься?.. Скулы... Широкие. Такие, какими были раньше. Брови. Ну, брови... Плешь. Не растет и не убывает. Кожа. Чуть серее.

ХУСАИНОВ: Освещение.                                                                           

ГОРЕЛОВ: Губы. Сизоватые.                                                                     

ХУСАИНОВ: Освещение!                                                   

ГОРЕЛОВ: (прекращает изучение) Ничего нового. Степняк. (пауза) Будешь подметать.                                                              

ХУСАИНОВ: Зачем ты так говоришь? Про подметать. Ты же знаешь, что я не буду подметать. Степняк или не степняк, а я не буду подметать никогда.       

ГОРЕЛОВ: Надо.                                                                                         

ХУСАИНОВ: Да ну. Иди ты.                                                            

ГОРЕЛОВ: Если ты склонишься с веником в руке, твои глаза будут устремлены в пыль... И может, в них появится что-то новое. (пауза) Ты давненько ничего не делал, Хуся.                                              

ХУСАИНОВ: Издеваешься? Ты же сам говорил - работа не спасает. (пауза) Нового ничего. На, кукиш изучай. (складывает кукиш, подносит к Горелову) Есть новое? Вот, смотри. (показывает кукиш с разных сторон)                                    

ГОРЕЛОВ: У фиги удивительно тупой вид, она похожа на учителя труда Гаврилова, который был туп настолько, что даже не пил... Слушай, Хуся, ведь всё, что с тобой было, отразилось в твоем лице. Не на лице, а в лице. Буквально. Вот я и хочу увидеть на твоем лбу, глазах и скулах  Янаул, подводную лодку в момент погружения, детские прогулки с дедушкой Фаридом...         

ХУСАИНОВ: Мы всего один раз и гуляли.                                              

ГОРЕЛОВ:  Что было на нем надето?                                                      

ХУСАИНОВ: Ничего.                                                                                   

ГОРЕЛОВ: Хуся, ты гулял с дедой. Что было на деде?              

ХУСАИНОВ: Фуфайка.                                                                                

ГОРЕЛОВ: Еще... Кроме фуфайки ничего не вспоминается?.. Тюбетейка?

ХУСАИНОВ: Нет, тюбетейки покупают только немецкие туристы.                                          

(ПАУЗА)                                                                                                       

ГОРЕЛОВ: В лице отражается всё, но лицо не всегда это “всё” показывает. Иногда лицо вдруг раскрывается, и тогда это – настоящее кино, большой стиль, и бывают такие вибрирующие планы. И самая мелочь бывает видна. Вроде дедушкиной тюбетейки.                                   

ХУСАИНОВ: Я сказал тебе: не было тюбетейки.                        

ГОРЕЛОВ: (указывая на кукиш) Разожми.                                              

ХУСАИНОВ: Не разжимается. (сидит с фигой до реплики: “Да, был мундир.” )

ГОРЕЛОВ: Может, он был в халате?                                                        

ХУСАИНОВ: Может быть. Может быть, и в халате. (пауза) Знаешь, Гаря, он меня пугал.                                                                        

ГОРЕЛОВ: Чем?                                                                                          

ХУСАИНОВ: Дворником Ринатом. Который крыс вешал. Специальные силочки делал. Или в цементный раствор бросал, не жалел цемента.                    

ГОРЕЛОВ: О, глаза стали испуганные!                                       

ХУСАИНОВ: И дед говорил, что отдаст меня дяде Ринату, и тот будет учить меня вешать крыс. И я всю жизнь буду этим заниматься и никогда не стану тем, кем хочу.                                          

ГОРЕЛОВ: Кем ты хотел стать?                                                     

ХУСАИНОВ: Космонавтом.                                                            

ГОРЕЛОВ: Свезло... А мне, за то, что я ел плохо, сбегал от нянек и к разным арбатским дурачкам приставал, говорили, что меня унесет Бука, Черный Юноша или Старик Пиписькин. Буку придумал папа, Черного Юношу - мама, а Пиписькина - старик Анучин.                                                            

ХУСАИНОВ: Папа говорил: “Бука” и не говорил: “Вспылить”... О, вижу, как по твоему лицу идет папа в черных сапогах. Он печален - в минобороны тасуют кадры, он решил дойти до дома пешком. Благо, недалеко.                 

ГОРЕЛОВ: Помню, как папа получил выговор и напился орехового ликера! Тогда он еще  мог получить выговор.                               

ХУСАИНОВ: (вглядывается в Горелова) Мундир помнишь?    

ГОРЕЛОВ: Да, был мундир.                                                                      

ХУСАИНОВ: (смотрит на ладонь) Разжалась... Ордена?                       

ГОРЕЛОВ: Один помню. Какая-то экваториальная страна наградила.          

ХУСАИНОВ: А помнишь, что он сказал нам на прощание на космодроме?

ГОРЕЛОВ: Нет. И вобще мне надоело.                                        

ХУСАИНОВ: Как про тюбетейку - так не надоело... Ты ни черта не помнишь. Ты не видел мира, а купался в своих фантазиях, мальчик из Барвихи, командир консервной банки. (орет) Пейзаж, изменись!!!                                           

ГОРЕЛОВ: Ты-то не меняешься, а пейзажу говоришь: “Изменись.” И не шелохнется. Камин, комната отдыха, шлюзовая камера, агрегатная, клетка... Ты бы сам изменился. Превратись во что-нибудь, Хуся.                        

ХУСАИНОВ: И превращусь.                                                           

ГОРЕЛОВ: Не превратишься, ты бортинженер, а не Протей.   

ХУСАИНОВ: (подходит к шлюзовой камере, стучится в нее, скребется, трется плечом) Да, морской корабль имеет некоторые преимущества над космическим. Там можно выйти на корму.              

ГОРЕЛОВ: Лучше на нос.                                                                          

ХУСАИНОВ: Там есть брызги, качка и морская болезнь. (поднимает с палубы длинный серебряный фал, несколько раз обматывает вокруг шеи) Если мы не можем сейчас открыть дверь и оказаться, если мы не можем пойти и увидеть, если мы не можем поехать в Янаул или на море, сесть на корабль и блевать, значит, всё это можно найти здесь, не слезая с ложемента...                       

ГОРЕЛОВ: Конечно, можно...                                                                   

ХУСАИНОВ: (затягивает на шее узел) Если мы не можем ПРОРВАТЬ гнилую обшивку наших «Крыльев», это значит, что всё что нам надо - здесь. Мы просто не видим. Здесь всё есть.                       

ГОРЕЛОВ: Всё.                                                                                            

ХУСАИНОВ: Здесь просто всё забито, Гаря, здесь трудно дышать - так их много. Они водят хороводы вокруг нас, мы их вдыхаем. Мы не в пустыне, Гаря. Бог бы не допустил, он не оставил бы нас в пустоте, без всего.  Всё здесь, и они здесь! (становится на ложемент) Они проходят сквозь корабль и сквозь нас. Для них нет закрытых пространств. Они везде. (прилаживает свободный конец фала к одному из креплений в шлюзовой камере) Эй, духи, которыми наполнен космос, души, населяющие черную бездну, проявитесь, проступите! Вы, существующие в виде черных точек или прозрачных небесных слёз, в виде какого-нибудь света или чего-то там еще. Я знаю, что вы есть! Я вас не придумал! Я вас не придумал!! Вы есть! Слышите?!! (орет в шлюзовую камеру) Эй вы, проступите, или я повешусь!                             

ГОРЕЛОВ: Не получится - невесомость.                                      

ХУСАИНОВ: Тогда удавлюсь.                                                                    

(ХОЧЕТ УДАВИТЬСЯ ФАЛОМ, ЗАТЯГИВАЕТ УЗЕЛ СИЛЬНЕЕ, ТЕРЯЕТ РАВНОВЕСИЕ, И ЕГО НОГИ СОСКАЛЬЗЫВАЮТ С ЛОЖЕМЕНТА.

ЛЕГКАЯ НЕВЕСОМОСТЬ.

ХУСАИНОВ ПАРИТ.

ПАУЗА.)                                 

ГОРЕЛОВ: Ну и как?                                                                       

ХУСАИНОВ: Доволен, Упыренко?                                                 

(ХУСЯ НА ЛЕТУ РАЗВЯЗЫВАЕТ УЗЕЛ, ТЯЖЕЛО ОПУСКАЕТСЯ НА ПАЛУБУ.

ВЫРУБАЕТСЯ СВЕТ, СЦЕНА ПОГРУЖАЕТСЯ ВО ТЬМУ, ЛИШЬ СЛАБО, НЕ МИГАЯ, ГОРИТ КАМИН)                                                 

ГОРЕЛОВ: Нельзя так, Хуся, хотел почитать - теперь не почитаю.                  

ХУСАИНОВ: Кто пойдет чинить свет?                                                      

ГОРЕЛОВ: Я.                                                                                    

ХУСАИНОВ: Ты вызываешься добровольно? Что это с тобой?                        

ГОРЕЛОВ: То есть, я перепутал, я не пойду - пойдешь ты. Потому что ты виноват. Ты Чарлика выпустил - он блок питания и оприходовал.

(Рёв раздается прямо на сцене)

Не гладь его.

(Рёв)

Ну и дурак, без пальцев останешься.                                                                 

(В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ ВСЁ ЖЕ МОЖНО РАЗГЛЯДЕТЬ, ЧТО ГОРЕЛОВ И ХУСАИНОВ НЕ ДВИГАЮТСЯ, НО НЕКОЕ СУЩЕСТВО БРОДИТ ПО КОМНАТЕ ОТДЫХА, ЗАДЕВАЯ И РОНЯЯ РАЗНЫЕ ПРЕДМЕТЫ)                                                                                          

ХУСАИНОВ: Гаря, не ходи чинить свет.                                       

ГОРЕЛОВ: Я и не собираюсь.                                                                   

ХУСАИНОВ: Мне так больше нравится. Теперь здесь так же, как снаружи.

(Существо замирает, громко пукает и уходит)

Скоро вообще не будет никакой разницы: что вне «Крыльев», что внутри их... Ты зря говорил: ничего нового. И говорил, что я бортинженер, а не Протей.

ГОРЕЛОВ: Я и сейчас в этом уверен.                                                          

ХУСАИНОВ: Мы превратимся. Мы растворимся в этом океане, в этой бездне духов.                                                                              

ГОРЕЛОВ: Да, Хуся, с тобой трудно не согласиться.                  

ХУСАИНОВ: Когда «Крылья-2» вернутся на Землю, в них никого не будет. Мы постепенно утратим наши черты, они будут отделяться от нас, наши черты, совершать прощальный полет, прощальный круг вокруг нас и уходить в  черную тишь, в космическую немую боль, в черный Леопольдвиль. Мы уже распыляемся в пределах корабля. Я знаю это, хотя и не чувствую собственного распыления. (пауза) Я знаю это, потому что чувствую, как распыляешься ты.

ГОРЕЛОВ: А Чарлик распыляется?                                                      

ХУСАИНОВ: И Чарлик никуда не денется.                                              

ГОРЕЛОВ: А Жучка, а птичка, или они уже опоздали?              

ХУСАИНОВ: Я чувствую, как от тебя отделяются крохотные молекулы души, потому что они попадают в меня... Да, Гаря, мы  смешиваемся, перелетаем, вплываем друг в друга. Душа не покидает сразу, она уходит постепенно. И мы обмениваемся нашими жидкими душами, нашими прозрачными лучами...

ГОРЕЛОВ: И скоро я буду Хусаинов, а ты Горелов...                  

ХУСАИНОВ: Да.                                                                                           

ГОРЕЛОВ: Не получится.                                                               

ХУСАИНОВ: Получится, не такая большая разница, как кажется.

(Свет сам собой зажигается. Хусаинов жмурится от света, потом начинает быстро говорить.)

Папа, блядь в погонах, не заставляй меня быть космонавтом, не хочу. Отвали со своей летной школой. Лучше пошли по Остоженке или по Тверской. Это наша Москва, это наш город, папа, и мы по нему пойдем. И где-нибудь в переулке между Остоженкой и Гагаринским я скажу тебе:  ты, папа, не понимаешь разницы между бульварами Тверским и Покровским, Яузским и Гоголевским. Это разные истории, папа, разные энергии...                                       

ГОРЕЛОВ: Дедушка, милый, не пугай меня больше дядей Ринатом, я не хочу всю жизнь вешать крыс. Может быть, я бы и пошел к нему в ученики и стал бы великим крысоловом и избавил бы наш славный Янаул от красноглазой нечисти, но у меня совсем иное предназначение...                                               

ХУСАИНОВ: И весна приходит в наш город с Яузских ворот и далее медленно течет по бульварам и когда на Яузе цветение, у Гоголя еще стужа. А ты, старый авиастервятник, лезешь с самолетами и ракетами.                                    

ГОРЕЛОВ: Я хочу быть, милый дедушка Фаридо… Не смейся, пожалуйста… Я хочу покорять космос, межпланетные и межзвездные пространства...

ХУСАИНОВ: А Вероника, она знает толк в бульварах, и когда мы гуляли и перед нами вспыхнула Тверская - горло Москвы, засоренное горло, где костью застрял Юрий Долгорукий...              

ГОРЕЛОВ: Ты не из нашего города, Хуся, и твои сравнения отличаются вычурностью и надуманностью. Юрий Долгорукий - малая косточка, чешуйка... Послушай, как гуляют по Тверской настоящие москвичи... Я шел по Тверской, мне было 17 лет, и еще было шесть утра. Я шел по Тверской и потерял сознание, тьма, как  снаружи, и почему-то надпись возникла: музей-квартира Гольденвейзера. Такие кровавые с золотым ободочком буквы... А я раньше все время проходил мимо музея и ни разу там не был. И этот, наверное, достойный человек стал для меня химерой, фантомом... Я ещё не пришел в себя, а воображение стало рисовать картины из жизни Гольденвейзера: Гольденвейзер на рыбалке, Гольденвейзер в полнолуние превращается в лисицу…

ХУСАИНОВ: Хватит!  Потом все равно не будет ни Горелова, ни Хусаинова, а будут два вялых атома, ускользающие в черный проем золотой буквы О в слове Гольденвейзер. (пауза)             

ГОРЕЛОВ: Чшш! Здесь кто-то есть.                                                          

ХУСАИНОВ: Нет.                                                                                         

ГОРЕЛОВ: Есть.                                                                                          

ХУСАИНОВ: Никого.                                                                       

ГОРЕЛОВ: Конечно, никого. Я сказал, чтобы тебя отвлечь.     

ХУСАИНОВ: Да, отвлек. (пауза) Ты прав - есть. Я сам виноват, я вызвал их... И какие-то нехорошие, я чувствую. Бесы...     

ГОРЕЛОВ: Никого нет, и никогда не будет, и ты это знаешь.  

ХУСАИНОВ: Бесы, Гаря.                                                                             

ГОРЕЛОВ: Не надейся... Их нет. И никого нет. Только мы. Ты, я и Чарльз. Еще были Жучка, якобы говорящий грач Юханан, игуана Лжедмитрий, но теперь их нет, теперь только мы...                  

ХУСАИНОВ: Бесы. Да, все заполнено духами. Они же космические оборотни. Они же бесы.                                                                 

ГОРЕЛОВ: Да, эдакая подземная космонавтика. Летим не вверх-вверх, а вниз-вниз, не выше-выше, а ниже-ниже, по винтовой траектории, пронзая  круги, мимо некрещеных младенцев, чревоугодников, лгунов и минетчиков прямо к нему.        

ХУСАИНОВ: В пасть!                                                                                  

ГОРЕЛОВ: Мягкая посадка на горячую поверхность языка. Нас и в лаборатории готовили специально, незаметно подсовывали что-то, пропитывали нас разными снадобьями ОТТУДА - для того, чтоб нам легче было ТАМ.                                       

(ШУМ В ШЛЮЗОВОЙ КАМЕРЕ)                             

ХУСАИНОВ (заглядывая в камеру) Привет... Я Хуся, а это - Гаря... Проходи.                                                                                                                                                                      

Конец четвертой картины.                                                                                                                                                         

КАРТИНА ПЯТАЯ.

                        Интерьер космического корабля «Крылья-2» сильно изменился. Пространство комнаты отдыха утратило правильную цилиндрическую форму, вытянулось и изогнулось, и кажется, что космонавты отдыхают в ножнах гигантского кривого ятагана. Заметно почти биологическое старение корабля: обшивка истоньшилась местами до прозрачности и напоминает увядающую кожу, а фактура стен - дряхлую плоть старухи. Временами оболочка “Крыльев” дрожит, словно ткани шатра на ветру.

                        Пасть камина стала шире - когда синеватое пламя разгорается ярче, кажется, что камин ухмыляется и высовывает язык. Чугунные пресмыкающиеся каминной решетки как-то сникли и скукожились, словно им надоело постоянно подставляться под блики огня. Из камина торчит длинная погнутая шпага - бывшая кочерга.

                        Освещение интерьера предельно тусклое. Горят, и то с перебоями, лишь несколько аварийных лампочек.

                        Между камином и иллюминатором развалился распухший патефон, рядом с ним - портрет Гуррагчи, который теперь – распадающаяся мозаика. Искажению подверглись также тюбики, пластинки, книги, диски, хусаиновские альбомы для марок и фотографий, зеркально-линзовый телескоп для наблюдения за жизнью звёзд, зоологический сачок и другие предметы, совершенно захламившие комнату отдыха.

                        Скафандры командира и бортинженера, как и оболочка корабля, утратили толщину и приобрели хрупкость - сильно щелкнешь и осыпятся. В обликах Горелова и Хусаинова одновременно и скоморошье, и индейское: Горелов в длинных пестрых перьях похож на тропическую птицу, а Хусаинов на огненную ящерицу-саламандру.

Фал, который тянется за Хусаиновым, готовящимся к выходу в открытый космос, тоже покрыт чешуей - длинный, отливающий золотом и серебром хвост.

                        Лица космонавтов, чьи черты плохо различимы по причине дурного освещения, являются продолжением скафандров. Трудно сказать, где кончается скафандр и начинается живое тело - шея, голова, лицо.

ХУСАИНОВ: (ест из деформированных тюбиков, разговаривает с погребальной урной) Чарлик, наверное, в непостижимом космосе твое рыльце становилось лицом, ты очеловечивался, ты страдал, ты лечил меня наложением лапы... Ты олюдевал, огореливался и охусаинивался, но потом космическая тоска скрутила тебя… Тоска была даже на кончиках клычков... (поднимает пакетик с шерстью, целует его, чихает)                                                                            

ГОРЕЛОВ: Выбросил бы шерстку, Хуся. Ты - аллергик.             

ХУСАИНОВ: Не только не выброшу, а еще шапочку свяжу... Шерсти и на шапку, и на шарф хватит...                                                    

ГОРЕЛОВ: Да, лысел Чарли перед кончиной... Дай кумысу.    

ХУСАИНОВ: Кровь тебе надо пить, а не кумыс. (чихает) Ты говорил ему, что смерть не страшна, а, скорее, красива... (тюбик с кумысом, все же, отдает) Пей, принц Пиявка, то есть, ешь...               

ГОРЕЛОВ: Вот так - откроешь перед человеком мир сказки, а он тебя негодяем из этой же сказки и обзывает...                           

ХУСАИНОВ: (валит Горелова на палубу) Кокон, в котором ни хуя нет. Если бы не скафандр, только бы мы тебя и видели! В миг бы разлетелся! (топчет Гарю) Газообразная тварь,  тюбик с пустотой. (надавливает на Гарю ногой, раздается свист) Сдувается, шина дырявая. ( не убирая с Гари ноги) А что будет, если нажать посильнее? Что предстанет перед нашим взором? Облако?  (пытается встать на Гарю двумя ногами, вдруг вскрикивает от боли, хватается за поясницу) Ломит!.. Ты - газ, дымок, туман... Ты - эфир, воздушный поток, тебе легко...

ГОРЕЛОВ: (лежа) Ой, легко!

ХУСАИНОВ: А я - минерал, знаешь, как корёжит мои кристаллические решётки? (отходит от Гари, держась за позвоночник) И вообразить не можешь.  (пауза, Хуся принюхивается к тюбикам) Выдохлись. И табак, и кумыс... Чарльз... Из всех зверей я любил только тебя и черную кошку Римму.                 

ГОРЕЛОВ: Слезами Чарли не вернешь, Хуся... (пауза) Да, что ни говори, а самая неизученная вещь на свете - это запахи. Уже столько дней Чарли не с нами, а воняет все больше и больше.   

ХУСАИНОВ: Тебя и Римму, мне казалась, что черная кошка имеет какое-то таинственное отношение ко всей моей жизни. Она мяукала, беззвучно, неслышно. Она мягко разевала огромную пасть, и оттуда - ни единого звука. Да... но для меня это был самый громкий крик в мире, и от страха я холодел...

ГОРЕЛОВ: Мяу!                                                                                     

ХУСАИНОВ: А ты бесшумно попробуй!                                        

ГОРЕЛОВ: Мурр!                                                                                        

ХУСЯ: Ха, так и я могу! А ты неслышно... (пауза, Хуся выбрасывает урну с прахом Чарлика в камин, вслед за ней швыряет пакетик с шерстью) Прости за то, что мы вырвали тебя из природы и отправили неведомо куда, в бескрайнюю темень. Так сложилось, что твой последний путь проходит через джунгли космического Заира. Лети, Чарли, лети, звездный зверь, лети к своей матери Большой Медведице, она приютит тебя на холодном белом животе. (пауза, Хуся оглядывает пространство) Так... (выбрасывает в камин мишень для игры дартс с приколотыми гариными письмами)

ГАРЯ: Хуся, это же мои письма, дневники, воспоминания, документальная проза. Эти слова я бережно соединял в предложения.

(ДАЛЕЕ ХУСЯ ВЫБРАСЫВАЕТ В КАМИН ВСЁ, ЧТО ПОПАДАЕТСЯ ЕМУ ПОД РУКУ, ВЕСЬ СМЕШАВШИЙСЯ ГОРЕЛОВСКО-ХУСАИНОВСКИЙ      ХЛАМ, В ТОМ ЧИСЛЕ АЛЬБОМЫ ЖИВОПИСИ И АРХИТЕКТУРЫ.

В БЕЗОПОРНОЕ КОСМИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО УЛЕТАЮТ ИЗЫСКАННЫЕ ЖЕНЩИНЫ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА И АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЙ МОДЕРН, ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ МАЛЕВИЧА ИСЧЕЗАЕТ В ЧЕРНОЙ ПУСТОТЕ.)

ХУСЯ: Мусор! И всё это жило со мной. Пошли отсюда, пошли. (запихивает вещи в пасть камина) Не те слова... (бросает в камин книги) Уходите от меня!

(ПАУЗА. ГАРЯ И ХУСЯ СМОТРЯТ НА РАЗЛЕТЕВШИЕСЯ СЛОВА.

ХУСЯ ХВАТАЕТ ПОРТРЕТ ГУРРАГЧИ, БЕЗУСПЕШНО ПЫТАЕТСЯ ВСТАВИТЬ В СКУЛЫ ГУРРАГЧИ ВЫПАВШУЮ МОЗАИКУ И ВЫБРАСЫВАЕТ ПОРТРЕТ НА ФИГ.

ХУСЯ ВЫБРАСЫВАЕТ ПЛАСТИНКИ МАЛЕРА, АРМСТРОНГА, БИТЛЗ И ДРУГИХ.

ВЫБРАСЫВАЕТ ПАТЕФОН. ИЗ КОСМОСА ЗВУЧИТ ДЖАЗ.

ХУСЯ ВЫБРАСЫВАЕТ ДИСКИ.)

ГАРЯ: (у иллюминатора) Лучшие кадры мирового кино теперь принадлежат небу. (смотрит в иллюминатор) Так вот он, черный бескрайний пляж смерти. (вглядывается в фотки) Прощай, мир издыхающий…                                        

(ХУСЯ ЯРОСТНО ВЫБРАСЫВАЕТ СОДЕРЖИМОЕ КОМНАТЫ ОТДЫХА.

ХУСЯ ОТНИМАЕТ У ГАРИ ФОТОГРАФИИ, ВЫБРАСЫВАЕТ В КАМИН.

ХУСЯ СГРЕБАЕТ ПРОЗРАЧНЫЙ ПАКЕТ С ТЮБИКАМИ, ПОЧТИ ДЕМОНСТРАТИВНО ВЫБРАСЫВАЕТ.)

ГАРЯ: Что есть будем? Чем будем питаться? Иллюзиями, фольклором, подсознанием? Что на завтрак, Хуся? Детство дедушки Фарида? А на ланч? Скупые слёзы подводников, закат на Байконуре? (отнимая у Хуси заветный тюбик) Нет, только не зелье.

ХУСЯ: Отрава. (выбрасывает)

(КОМНАТА ОТДЫХА ПУСТА.)

ХУСЯ: Я, дедушка, стал, кем ты хотел. Я - космический дворник Хуся, хвост кометы - метла моя, вся Вселенная - участок мой. И нет большей чистоты, чем на участке моем.

ГАРЯ: А то, что в тебе, куда денешь? Ту музыку, что навсегда в твоих ушах, те кадры, что навсегда на твоей сетчатке? Служение отечеству, учеба в военно-воздушной академии, бесконечные испытательные камеры, которые согнули твой позвоночник?

ХУСЯ: Это очень просто... (приплясывая в полусогнутом виде) Хуся, вали отсюда. Глаза, которые видели всю хуйню земного мира, сгиньте. Уши, вобравшие шелесты и шорохи суеты, брысь. (словно сбрасывает с себя что-то невидимое: монокль, серьги, драгоценности и пр. и кидает в камин) Кожа, впитавшая воздух и воду стран которых уже нет, сойди с меня. Язык мой, обсуждавший тлен, оставь меня. Руки, совершавшие мудацкие деяния, прочь. Член, собиравший грязь по разным щелям, пошел на хуй. Кровь, утекай ко всем чертям. Ноги, становитесь на ноги и - вперед. Тело без рук, без ног, а ну, прыг подальше. Короче, Хуся, вали и не приходи больше.

(ГАРЯ САЧКОМ ЛОВИТ ЧУВСТВА ХУСИ И ПОДТАЛКИВАЕТ ИХ К КАМИНУ.

ХУСЯ ЛОЖИТСЯ НА ПАЛУБУ, ЗАМИРАЕТ БЕЗ ДВИЖЕНИЯ. ПАУЗА.)                 

Прошло некоторое время.

Горелов и Хусаинов сидят в шлюзовой камере, пристегнутые к кораблю фалами. Хусаинов обвешан монтажными инструментами. Шлюзовая камера изнутри являет собой черное пространство с толстыми проводами по стенам и одинокой лампочкой, похожее на то, что находится за окном поезда метро, когда он едет между двумя подземными станциями. В камере теснота.                     

ГАРЯ: А далее?

ХУСЯ: А далее космическую Русь рассекает космическая Волга.

ГОРЕЛОВ: Нет, Хуся, космическая Волга течет по кругу и впадает сама в себя.

ЗЕМЛЯ: Эй, а работать кто будет, Пушкин, Циолковский?                   

ХУСАИНОВ:  Космическую Русь пронзают потоки черного света. Никакой пустоты нет, а есть черный свет, и в некоторых губерниях его концентрация особенно сильна.

ЗЕМЛЯ: За работу, лоботрясы, перекур не может длиться вечно!      

ХУСЯ: Я готов.

ГАРЯ: Приступаем.

Прошло некоторое количество времени. Горелов и Хусаинов вылезают из шлюзовой камеры на внешнюю поверхность корабля «Крылья-2». Движения их ватные.

Черное небо. На обшивке корабля расположена конструкция, нечто, представляющее собой смесь дерева и башни.

Нечто стоит на тонких длинных корнях, словно металлический тысяченогий паук.

Дерево находится внутри  внушительных размеров шатра (алюминиевые планки, тонкая иссиня-черная ткань). Ветви дерева упираются в  нашитые на внутреннюю сторону ткани звезды. Звезды (всяческие блестки, фальшивые бриллиантообразные камни), впрочем, нашиты и на внешнюю сторону ткани. Иногда шатер совершенно сливается с небом и фальшивые и настоящие звезды почти не различимы.                                                                                    

Бессловесная сцена наверху.

Хусаинов работает как сварщик  -  странным, причудливым инструментом приваривает корни металлического дерева-башни к обшивке корабля. Сварка. Фиолетовые всполохи. Горелов бродит и любуется на звезды. Фалы тянутся за ними - то волочатся, то плавно зависают. Хусаинов варит, и вдруг далеко в небе что-то отзывается, вспыхивает.                                                                                          

Минуту потрудились и спустились в шлюзовую камеру. Там стало тусклее.                                                                                                   

ХУСАИНОВ: Почему выбрали нас? Небо нас выбирает, а мы сами не знаем. Оно нуждается именно в нас... Знаки были уже в детстве... Ты думаешь, все зависит от отборочной комиссии, или от папы что-то зависит? Подлодка меня готовила, потому что океан и небо - похожи. Но еще раньше, до подлодки - в глубоком детстве были знаки, мне снилось, что я бегу, а голова моя касается неба, или что я безумно хочу пить, черпаю ковшом ночное небо и пью его...          

ГОРЕЛОВ: Ты и сейчас поспи. Может, опять увидишь, как стекают с ковша  струи холодного неба, а может не увидишь...                      

ХУСАИНОВ: Мне давно уже ничего не снится.                          

ЗЕМЛЯ:  Эй, не частые ли у вас перерывы? Еще вчера все должно было быть приварено и припаяно.                                               

ХУСАИНОВ: Не торопи.                                                                              

ЗЕМЛЯ: Я не буду подгонять - кто ж будет? Пушкин, или, может быть, Циолковский? (пауза) Как проходит работа по устранению неисправностей?

ГАРЯ: До космической Волги дотянем, а там видно будет.

ЗЕМЛЯ: Че-го? (пауза) Если б ты знал, Гаря, насколько мне дела нет: долетишь ты куда-нибудь, или не долетишь...              

ГАРЯ: А ты уже давно долетел.

(ПАУЗА)

ЗЕМЛЯ: В облаках замерзают легкие летчики... Правее! Правее!! Правееееее!!! (взрыв) В полседьмого подходи к Урану, только не опаздывай... И ни хрена за облаками... (пауза) Командир, бортинженер, когда вы вернетесь, вас будут ждать две подарочных «Валгаллы», ящик «Нового Света» и звания магистров высоты. (рявкает) А сейчас работать, мудачьё!

ХУСЯ: Я готов.

ГАРЯ: Приступаем.

(ХУСЯ ПОЛЗЕТ ПО ШЛЮЗОВОЙ КАМЕРЕ К ШЛЮЗАМ, ВЫВОДЯЩИМ В ОТКРЫТЫЙ КОСМОС.)                            

ПТИЦА ГАРЯ И ЯЩЕР ХУСЯ НА ВНЕШНЕЙ ПОВЕРХНОСТИ КОРАБЛЯ.

ЯЩЕР ХУСЯ СМОТРИТ ВВЕРХ, СВЕТИТ ФОНАРИКОМ В НЕБО.

ХУСЯ: Ага... Ну, скажи, ну почему ты не даешь мне покоя? Я все время обращаюсь к тебе, хотя ты никогда не отвечаешь. В моей душе космодром, с него стартуют ракеты и летят к тебе. Ни одна не вернулась. (пауза) Я не знаю, что ты: Очи Космоса, Благословенный Черный Свет, который и есть наивысшая белизна? (ревет) Ты понимаешь, что мне некуда идти, некуда возвращаться? Твоя черная пасть, Вселенный, она может хоть что-нибудь сказать мне?

ГАРЯ: Давай, обратно, Лунному Древу уже ничто не поможет.

ХУСЯ: А мне, мне что поможет? Отпусти меня!

( ЧТО-ТО ВДАЛИ ОТЗЫВАЕТСЯ СИЯНИЕМ, ВСПЫХИВАЕТ.)

Пауза.

Хусаинов опять варит, Горелов гуляет, смотрит на звезды, затем взбирается на дерево. Начинает поправлять складки шатра над деревом, там, где ветви упираются в нашитые звезды. Неосторожное движение, Гаря упал, точнее спорхнул, с дерева, одна из планок-опор шатра подкосилась и Горелова и Хусаинова накрыло.                                                                       

ЗЕМЛЯ: Звезданулся, командир?.. Зачем полез?                                                                                

Диалог под обвалившимся шатром                               

ГОРЕЛОВ: Извини.                                                 

ХУСАИНОВ: Ничего.                                                

ГОРЕЛОВ: Я виноват.                                                         

ХУСАИНОВ: Ерунда.                                                

ГОРЕЛОВ: Не задел?                                                          

ХУСАИНОВ: Ым?                                                                 

ГОРЕЛОВ: Не задел, не ушиб?                                         

ХУСАИНОВ: Нет, нет.                                                          

ГОРЕЛОВ: Больно?                                                 

ХУСАИНОВ: Нет...                                                                

ГОРЕЛОВ: Домой?                                                  

ХУСАИНОВ: Ым?                                                                 

ГОРЕЛОВ: Вниз.                                                                  

ХУСАИНОВ: Да, да, идем.                                      

ГОРЕЛОВ: Что-то не так?                                        

ХУСАИНОВ: Инструмент...                                      

ГОРЕЛОВ: Выронил?                                                          

ХУСАИНОВ: Да, потерял…                          

ГОРЕЛОВ: Ым?                                                                    

ХУСАИНОВ: Ты первый.                                                     

ГОРЕЛОВ: Почему?.. Хорошо, я… (ползет под тканью шатра, спускается в шлюзовую камеру, кричит оттуда наверх) Эй!.. Ладно, жду...                        

(ХУСАИНОВ ВОРОЧАЕТСЯ ПОД ШАТРОМ.)

                                               Конец пятой картины.                                                                                                                                                                             

КАРТИНА ШЕСТАЯ.                                                                                                                                                                                                          

Три пространства:                                                                       

Серебряная поверхность корабля «Крылья-2», уродливый металлический город, где от зданий остались одни каркасы. Огромные соты солнечных батарей, отростки стыковочного узла, кривые лапы взлетной и посадочной ступеней лунной кабины.             

Черное небо. Звезды в этот час особенно крупные и яркие. Густой черный цвет обступает «Крылья-2» со всех сторон.                               

Театр.

Сцена установлена на обшивке корабля. Портал и кулисы оформлены в стилистике камина, расположенного в комнате отдыха. Издали сцену даже можно принять за большой камин, который единственный уцелел после того, как весь дом рухнул. Расписанный задник. Картинка - рыжие травы, уходящие в небо. Над сценой натянут шатер с фальшивыми звездами. На сцене - Дерево (все же, более дерево, чем башня) которое, как бы, состоит из трех частей: могучие корни, уходящие сквозь подмостки вниз, длинный ствол и голая крона. Ветви дают возможность легко взобраться на самый верх. Некоторые наиболее тонкие и острые ветки протыкают фальшивое небо, и кажется, что поддельные камушки, играющие роль звёзд, растут на дереве в качестве плодов. Есть и специально развешанные игрушки, зверюшки, разные геометрические формочки и вместительные тюбики, очевидно с лакомствами. Портал и Дерево позолочены. Театральный люк. Рампа. Прожектора, суфлерская будка.                          

Итак, черный цвет, позолота и сверкающий металл.                     

Из театрального люка вылез Горелов. Обилие перьев поначалу мешает ему выбраться. Гермошлем сильно вытянут в лицевой части и напоминает изогнутый вниз клюв. Горелов отряхивается, подходит к рампе, затем тяжело спрыгивает со сцены, медленно ходит по обшивке корабля.                          

ЗЕМЛЯ: Здорово, капитан. (Горелов трет клюв) Что приуныл, птичка?.. Настроение должно быть боевым. Где Хусаинов?                                 

ГОРЕЛОВ: (показывает когтем вниз) Там.                                              

ЗЕМЛЯ: Неужели? Не заболел, я надеюсь, а то - состав у нас один, первый, он же последний, простуда или интимная болезнь - не заменишь.                                             

(ИЗ ТЕАТРАЛЬНОГО ЛЮКА ВЫЛЕЗАЕТ ХУСАИНОВ. ОН В ОТСВЕЧИВАЮЩЕЙ ЧЕШУЕ (ЧЕШУЯ РИФМУЕТСЯ С ФАКТУРОЙ ОБШИВКИ), ГЕРМОШЛЕМ - ГОЛОВА ЯЩЕРА. ХУСАИНОВ ОСМАТРИВАЕТСЯ, ЧИХАЕТ.)                        

ЗЕМЛЯ: Так и знал: продуло тварь ползучую.                            

ХУСАИНОВ:  Аллергия.                                                                              

ЗЕМЛЯ: Это можно. Но только не на рампу. (командует) Пли!!

(Бьет огнями рампа. Сцена освещена. Хусаинов жмурится.) 

Ярко?                                                            

ГОРЕЛОВ: Ты в отпуск в деревню поедешь?                              

ХУСАИНОВ: Наверное.                                                                              

ГОРЕЛОВ: Я сначала в Барвиху, потом в Плёс.                          

ЗЕМЛЯ: А Венеция? (пауза) А вот и Сергей Аркадьевич. Сюда пожалуйте.

СЕРГЕЙ АРКАДЬЕВИЧ КОВАЛЕВСКИЙ: (красивым актерским голосом) Ну и ночи на Байконуре - не выспишься.              

(ГОРЕЛОВ И ХУСАИНОВ САДЯТСЯ ПОД ДЕРЕВО, СВЯЗЫВАЮЩИЕ ИХ С КОРАБЛЕМ ДЛИННЫЕ СЕРЕБРЯНЫЕ НИТИ УХОДЯТ В ТЕАТРАЛЬНЫЙ ЛЮК.)                                                                                                                           

ЗЕМЛЯ: Уселись - вот и молодцы... Эта кнопочка, Сергей Аркадьевич... Кумысу не хотите?                                                                   

СЕРГЕЙ АРКАДЬЕВИЧ: Рановато.                                                  

ЗЕМЛЯ: Ну и ладно. А вы, командир и бортинженер, нюни не распускайте, поживей играйте, поживей.                                                           

ХУСАИНОВ: Это по его части, у меня мама Федру не играла.                         

ЗЕМЛЯ: Так, а где оркестр, где тамбурины, где поющие жрецы?                                         

(ЗВУЧИТ ИНДЕЙСКАЯ МУЗЫКА. ПРЕОБЛАДАЮТ УДАРНЫЕ, ПЕНИЕ КЛОКОЧУЩЕЕ, ГОРТАННОЕ)                                                                                      

ЗЕМЛЯ: (тихо и сладко) Эта печальная история случилась, когда не было на Земле континентов, а был лишь один огромный остров и омывал его лишь один Бескрайний Океан... (бодро) Итак, наш репортаж  о первом в мире театральном представлении в открытом космосе! Не всегда же янкам быть первыми.  Это шутка. (пауза) Именно российские «Крылья-2» впервые вынесли театр в небесные сферы! Искусство перевоплощения, кривляния, фиглярства и лицедейства впервые там, где нет притяжения, там, где Земле уже не удержать... Первые гастроли в Царстве Черной Пустоты, где у зрительного зала нет границ и где наши зрители - вся Вселенная. И сегодня впервые биомеханику и сверхмарионеток смогут увидеть болиды и астероиды. Итак, Меркурий, Венера и Марс, сидящие в партере, Солнце, опустившее тяжелый горячий зад в черное бархатное ложе, звездные карлики с галерки и на дополнительном месте родная Земля - для вас эта печальная история.

(Сергей Аркадьевич визжит.)

У, какой сердитый! Значит, пора начинать... Вот они!

(прожектор указывает на Горелова)

Ачианагуа - Лысое Сердце и Тонтомаак - Гнилая Дудочка.                

ГОРЕЛОВ: (указывает когтем на Хусаинова) Гнилая Дудочка - это он.                                                                                                                    

(ПРОЖЕКТОР УКАЗЫВАЕТ НА ХУСАИНОВА, ИНОГДА В ПРОЦЕССЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЛУЧ ПРОЖЕКТОРА УСТРЕМЛЯЕТСЯ В НЕБО И ПРЕВРАЩАЕТСЯ В БЕСКОНЕЧНЫЙ СВЕТОВОЙ СТОЛБ)                                       

ЗЕМЛЯ: Два американца, натуральных, не какие-нибудь, а наши, краснорожие, должны влезть на небо по священному древу Коэ...

(прожектор показывает на дерево)

Чтобы...

( Хусаинов чихает)

Чегось?                     

ХУСАИНОВ: Я говорю, нам бы зачерпнуть небесной воды...   

ЗЕМЛЯ: Вот-вот! Именно-именно - на небо за водой... Наверху сверкает орденом Почетного Легиона звезда, на которой поселился демон зла Тоорчечкаванан

(самая крупная фальшивая звезда загорается, демон воет гиеной)

Он не хочет, чтобы Лысое Сердце и Гнилая Дудочка принесли целительную воду на Землю...

(прожектора гаснут)

Мда, инвесторы не похвалят.       

ГОРЕЛОВ: (срывает с дерева предмет, протягивает Хусаинову) На, Ящерка...

ХУСАИНОВ: (принимая дар) Спасибо. (снимает с ветки тюбик) Возьми, Грифончик.                                                                               

ГОРЕЛОВ: (рассматривает тюбик) Но это же псевдо, Ящерка, ты же мне псевдо подсунул.                                                                    

ХУСАИНОВ: Нет, это хорошее.                                                                  

ГОРЕЛОВ: Да нет, это - фу, это - бяка.                                         

ХУСАИНОВ: А зачем ты меня обижал весь полет?                                                                               

(СНОВА ВСПЫХНУЛИ ОГНИ РАМПЫ И ПРОЖЕКТОР. ГОРЕЛОВ И ХУСАИНОВ НАЧИНАЮТ ЛЕЗТЬ НА ДЕРЕВО.)                                                                       

ЗЕМЛЯ: Ты клюв не вороти, клюв должен быть устремлен вверх, потому что, Лысое Сердце, оборачиваться нельзя. Или случится страшное... А Демон только того и ждет, чем больше тебе хочется обернуться - тем более он счастлив, тем шире его улыбка.

(Демон гадко хохочет)

Народный артист России Сергей Ковалевский любезно согласился озвучивать роль Демона.               

ДЕМОН: Если обернешься, Гнилая Дудочка,  останешься здесь навсегда.

ХУСАИНОВ: Напугал.                                                                                 

ДЕМОН: А не обернуться ты не сможешь, потому что ты слаб своей гнилой душой - так что лучше прямо сейчас слезай.                     

ХУСАИНОВ: (лезет) Ну, обернусь я, не обернусь – тебе-то что. Будем вместе с Лысым Сердцем в черном небе... Лететь, скользить.                                     

ГОРЕЛОВ: (лезет) Не шути так, Волшебная Флейта, останешься ты, небесная река унесет тебя, сначала - да, скольжение по черному небу, твой серебристый скафандр будет удаляться и удаляться от корабля «Крылья-2»,  и звезды будут провожать тебя ясными пустыми глазами, но потом - удушье, и неба не будет, кислород окончится, и ты забудешь про то, что тебя готовила субмарина Комсомолец, ты будешь думать только о том, что ты задыхаешься и что кровь твоя отравляется и дурнеет и башка трещит нестерпимо, и тебе, конечно, не захочется обратно на «Крылья», но тебе расхочется и туда, тебе не захочется вобще ничего. И тогда...                                                                                

ХУСАИНОВ: Что тогда?                                                                              

ГОРЕЛОВ: Ты заорешь, Хуся. Это будет последний изверг твоих заполненных ядовитой дурью легких. Это будет настолько страшный вопль, что он долетит до самых далеких звезд, и они поморщатся, и до Земли, и тебя услышат и в Москве, и в Янауле, и в театре Ла Скала, и в самой затерянной эскимосской деревне, где страшная как смерть эскимосская старуха расскажет своему раскосому внучку: “Это злой шаман кричит, он не хочет, чтобы море давало нам рыбу.”                                                                                      

ХУСАИНОВ: Такой крик? (орет пронзительно и зловеще)                     

ГОРЕЛОВ: Нет.                                                                                            

ХУСАИНОВ: Иначе? (орет долго и совсем нехорошо)                

Влезли на середину дерева.                                                                     

ДЕМОН: Слушай, давай по-доброму, ты слезешь, а я твою гнилую дудочку заменю на новую, хорошую.                                                          

ХУСАИНОВ: (срывает что-то с дерева, кидает в звезду-демона) Ишь, раздразнился, вот плюну в тебя из гнилой дудочки, ты и окочуришься.

ГОРЕЛОВ:  А может, действительно, не полезем дальше - хрен с ней, с небесной водой. (пауза)                                                                     

ЗЕМЛЯ: Вот так всегда бывает во время опасных путешествий - один стал другого сбивать с панталыку...                                   

ГОРЕЛОВ: Да ну, Тонтомаак, давай обратно, там море, тростниковая водка, бабы, травы разные курительные...                                 

ХУСАИНОВ: Нет!! (гневно трясет дерево, с Горелова летят перья)                 

ГОРЕЛОВ: Ты и лезь.                                                                                 

(ДЕМОН ХОХОЧЕТ, НО ВНЕЗАПНО ЕГО СМЕХ ОБРЫВАЕТСЯ И СНОВА ВСЕ ГАСНЕТ. СВЕТЯТ ТОЛЬКО ЗВЁЗДЫ. ПОЛНАЯ ТИШЬ.)                                         

ГОРЕЛОВ: А небо хорошее?                                                                     

ХУСАИНОВ: Да, оно доброе, сильное. Как ты, командир.                    

ГОРЕЛОВ: Нет, оно - как ты, такое синее, умное.                                  

ХУСАИНОВ: И звезды белые, добрые... Кто добрее: звезды или небо?

ГОРЕЛОВ: Оно не небо, оно небонько.                                      

ХУСАИНОВ: (срывает что-то, протягивает Горелову) На.                       

(ГОРЕЛОВ БЕРЕТ ЭТО И ТУТ ЖЕ ШВЫРЯЕТ ХУСАИНОВУ В РАЗДУВАЮЩИЙСЯ ЗОБ)                                                                                    

ХУСАИНОВ: (трогая зоб) Скуирр! Скуирр!                                               

ГОРЕЛОВ: Фьюуу.                                                                                                                                     

Комета. Она прошла стороной, но краем золотого хвоста задела «Крылья-2», театр, командира в облике птицы и бортинженера в наряде ящерицы. Сцена на несколько секунд наполнилась светом. Искрящееся золото, совсем иное, чем жухлая позолота портала.                                                           

ХУСАИНОВ: Коснулась?                                                                             

ГОРЕЛОВ: Коснулась - у тебя золото на чешуе...                                   

ХУСАИНОВ: Да, есть... Но это ничего не значит. Может быть, она просто пролетала мимо, может её путь случайно проходил мимо нас...                

ГОРЕЛОВ: Когда она уходила, её хвост был как вьюга, казалось, в космосе пошел снег. Белый, с золотым отливом... Ночной лунный снег... И стало еще холодней. И захотелось шубы, меха, огня, вина, девушек, всего, что может согреть... (пауза)  Господи, да мы все в снегу, как же нас занесло.

(ХУСАИНОВ СТРЯХИВАЕТ ЗОЛОТУЮ ПЫЛЬ С ЧЕШУИ)                                                              

В рассеивающемся золоте кометы.                                                     

ХУСАИНОВ: А помнишь начало?                                                  

ГОРЕЛОВ: Так значит, полет...                                                                  

ХУСАИНОВ: Нормально.                                                                            

ГОРЕЛОВ: Животные?                                                                               

ХУСАИНОВ: Нормально.                                                                

ГОРЕЛОВ: Жучка?                                                                          

ХУСАИНОВ: И Жучка.                                                                                 

ГОРЕЛОВ: Неужели и игуана?                                                                  

ХУСАИНОВ: Да, и игуана.                                                              

(ВРУБАЕТСЯ РАМПА, ГОРЕЛОВ И ХУСАИНОВ ЛЕЗУТ ВВЕРХ)                                                                                                                           

ДЕМОН: Личинка в скафандре, лезет, ручонками перебирает...        

ХУСАИНОВ: Ты, Царь зла, Владыка распада, Кавалер разложения, сейчас твоя звезда упадет на землю, и мы напьемся небесной воды.

(Трясет дерево -  слетают плоды, летят перья с командира, а с самого Хуси – чешуя; вихрь перьев, корни дерева в чешуе.)                                                    

ГОРЕЛОВ: Дерево шибко трясется.                                                         

ХУСАИНОВ: Швы расходятся.                                           

ГОРЕЛОВ: А все ты варил, Гнилая Дудочка.                                                                                                                 

Гаря и Хуся забрались на самый верх, так, что можно коснуться неба.                                                                                                  

ХУСАИНОВ: (яро) Ну всё! Сейчас я потушу твою звезду.

(ХУСАИНОВ ПРОТЯГИВАЕТ К ЗВЕЗДЕ РУКУ. ВИЗГ АРТИСТА КОВАЛЕВСКОГО. АДСКАЯ ИСТЕРИКА.)                                    

ДЕМОН: Нет, нет, не трогай, не надо трогать! Нет, ящерица, нет, ты же, все равно - ящерица ползучая, и никем другим не будешь! Не трогай, уйди, убери клешни, лапки убери, ну, миленький, ну, не надо, ну, я тебя одарю, осыплю, ящер.

(Хусаинов снимает с одной из веток ковш и черпает воду. Пьет, дает Горелову. Горелов пьет.)

Выпили? Вот вы и вляпались!  Ох, сейчас произойдет с вами, ох, увидите. Ящер, ящер, ящер, грифон, грифон, грифон!!!

(Хусаинов скинул звезду Демона на обшивку «Крыльев-2». Звон упавшего ордена.)

А я еще жив, я внизу.

(ХУСАИНОВ СМОТРИТ ВНИЗ НА ЗВЕЗДУ)

ДЕМОН: Обернулся! Обернулся!                                                                                                            

Замолк. Эфира нет. Сразу стало темно, страшно и нехорошо.                                                                                                                

ГОРЕЛОВ: Зря. Теперь останешься здесь навсегда.                 

ХУСАИНОВ: Тогда была боль...

(СЛЕЗАЮТ С ДЕРЕВА)

ХУСАИНОВ: Я и представить себе не мог, что такая боль может существовать, что Аллах мог такую боль сотворить, найти ей место на Земле или в Воздухе.  

ГОРЕЛОВ: А я не успел...                                                                             

ХУСАИНОВ: Все, что казалось мне болью раньше, болью не было...            

ГОРЕЛОВ: Я ничего не успел почувствовать.                             

ХУСАИНОВ: Каждый суставчик был расплющен и обожжен.

(ПАУЗА)

ХУСАИНОВ: Когда случается взрыв при старте - путь продолжает ракета-тень, ракета-мертвец, космический корабль-призрак, и летят в ней, точнее, с ней, оборотни Байконура... Взмывание ракеты-призрака даже видно через особое стекло... Если, конечно, оно есть, особое стекло...                                

ГОРЕЛОВ: К чему это? Не надо было...                                       

ХУСАИНОВ: Вспомнилось.                                                            

ГОРЕЛОВ: Я почти забыл.                                                             

ХУСАИНОВ:  Три, два, один...                                                                   

ГОРЕЛОВ: Пуск.                                                                                          

ХУСАИНОВ: Летим?                                                                        

ГОРЕЛОВ: Летим! Один, два, три...

(ОГЛУШИТЕЛЬНЫЙ ВЗРЫВ)                                                          

Кино.

Экран.

Ясный день. Вытянутая серебряная хреновина тяжело отрывается от Земли, под ней клубится огонь. Летит ровно три секунды.

Взрыв.

Фильм не озвучен, так что шума никакого. Конец...                                                                                                                        

И тогда огромная золотая волна - раньше было лишь легкое касание - накрыла их вместе со всеми театральными штучками и кораблем. Тишина. Тьма. Пустота.                                                              

Волна сошла - пройдя сквозь «Крылья-2», комета продолжала свой путь.                                               

Театр окружен черным небом, видны металлические корни дерева и приваренные к подмосткам куски обшивки с оборванными краями - театр отсоединился от космического корабля.                                                                  

Горелов отряхивает перья как птица. Вокруг него образуется прозрачное золотое облако. Хуся обматывается серебряным фалом, снимает шлем и оказывается в шапочке из шерсти Чарлика. Он достает из-за пазухи блокнот с цветком-закладкой, записывает простым карандашом новые ощущения.  Записывает, потом вычеркивает, потом выбрасывает и блокнот и карандаш и цветок-закладку, достает из-за пазухи тюбик, выдавливает содержимое себе на язык...                                                                   

Сцена театра с развалившимся порталом, выкорчеванным священным древом, разверзшимся люком, развевающейся бахромой фальшивого неба и покрытая золотой пылью улетает в безопорное космическое пространство.  Два длинных фала тянутся за ней...                                                                                                                                                                                                          

КОНЕЦ